Мария Жиглова - Сталину

И стою я под окном у иуды.
«Стой». – Стою я и молчу со свекровью.
Боже, Боже, я надеялась на чудо,
Чудо вышло все, как пулька под бровью.

И Апостол Петр опять поклонится.
Это он тогда сказал: «Бог с Тобою!»
А теперь что мне, наш Боже, приснится,
Как когда-нибудь глаза я закрою?

И стою я под окном, под окошком.
«Стой». Стою я и не крикну ни разу.
Господи, я все надеялась и верила.
Господи, скажи, где чудо.

Что ж ты, киска моя, плохо поела?

Повторяла: «Она мало поела…»
А любил ее полковник-иуда,
А когда ей все опять надоело,
То пошла она опять на Лубянку
И рассказывала про Него, покуда
Ее душенька опять не полетела.

А он опять любил ее по пьянке,
Называя себя спьяну Мишелем.
А на этой на проклятой Лубянке
В ВЧК-ЧК ей дали украшенье.

Напишу-ка я здесь слово «Мишелька»,
Хотя Мишенька ни в чем не виноватый.
Получал он в магазинах снаряженье
И от голода ходил, словно ватный.

А теперь Мишель под прицелом,
Повели-вели куда-то на дворки…
Что ж вы, что ж вы, господа офицеры,
Что же вы не расстреляете Ольку?

Я, пожалуй, тут немного побуду.
«Что же, – скажет Мишка, – мне
не Воскресенье?»
А она опять с полковником-иудой
В новом домичке справляет новоселье.

Я, пожалуй, с ней немного побуду,
Посмотрю, как плачет у распятья.
А потом с полковником-иудой
Заберет мое шикарное платье.

Что ж не плачете по нам, вы, подонки?
Что же, в лагерь я пошла, ночью в лагерь.
А она в моей старой дубленке
Говорит себе: «А что пишет Бабель?

Что он пишет, и нельзя ли своронить?
И нельзя ли Мишку Бабеля просто
Уничтожить, пока ем макароны,
Ну а он перелистает «Окна РОСТА»?

Ах вы, милые мои лагерочки,
Лагеря да вы мои расписные.
И в Раю у Мишельки выйдут строчки.
Жаль, не знаю, Мишка, только какие.

Позвони-ка на небо, в штабы,
Чтоб сегодня не замели.
А сегодня в больнице «Столбы»
Мне пригрезится край земли.

Припев:
А в Сибири стояли столбы,
А в Сибирь меня привезли.

А в Сибирь меня упекли.
Пьем чаек, чай на кухне своей.
Если бы меня увезли
Из казенных родных лагерей…

Припев.
Край степной, богатая Русь.
Край хор-роший, великая кровь
Пролилась, и опять я согнусь,
И опять кипятит свекровь

Свой чаек, свой некрепкий чай.
И опять на себя посмотрю.
Милый мой, по мне не скучай.
Я тебя любила, люблю.

А в Сибири есть лагерь «Кресты».
В Ленинграде опять рассвет.
И когда разводят мосты,
Бог опять выключает свет.

Припев.
И когда я вернусь отсель
И когда мой закончится срок,
То житуха моя – карусель —
Мне железный покажет курок.

Я пошел, господа, в разведку.
Это что за птица сидит
Вон у той у зеленой ветки?
Щас как шлепну!.. И враг убит.

У меня с собою патроны,
Ручка, порох и автомат.
Я сижу у ствола как на троне,
И опять пять стволов у ребят.

Братья, сердце мое боится,
Но когда я отсюда уйду,
То вот этот мост задымится,
Повторяю я в нашем аду.

Братья, братья, ребята наши!
Чтобы не подвести ребят,
Постою. И из этой каши
В Рай уводят наших солдат.

Постою я еще. Как, ребята,
В Рай отсюда уйти могли?
И опять берусь за гранату.
Я один и шапка в пыли.

Я один остаюсь в разведке.
Я устал и почти убит.
Это кто у зеленой ветки?
Я уверен, что враг не спит.

Я одна остаюсь в разведке.
Я устала, почти умерла.
Эта птица на красной ветке
Носит странное имя щегла.

Мы вернулись в лагеря-лагерочки,
В годы те сороковые к мужчинам.
У меня еще не вышло ни строчки
По отдельным нехорошим причинам.

Мы вернемся в города-городочки,
В города, где нет красивых доносов.
И опять напишу я две строчки
И опять я покурю папиросы.

Где ж Высоцкий, где Шарапов Сережка,
Кто Августа и жена Катерина?
Я на воле надевала сережки,
У царя, однако, было три сына.

У царя, впрочем, было три сына,
Всех троих большевики расстреляли.
Я вернулась, а мои все мужчины
Мне из Рая «Не стреляй!» – закричали.

Лиля, Лиля, где ты есть? Я вернулась.
Маяковского увижу во сне я,
А потом тебе я, друг, улыбнулась,
Говорить я о Володьке не смею.

Я, пожалуй, замолчу. Эка новость.
Я, пожалуй, покурю папиросу.
А они запахнули мне полость,
Чтобы я не задавала вопросов.

Жаркой шубы запахнули мне полость
В этих новеньких степях по Сибири.
Я не знаю, я не знаю, а голос
Мой сорвался, но поет, но поет.

Я не буду тебе больше изменять.
Как бы мне не умереть от муки?
Как бы мне теперь тебя не променять
На хор-рошенького мальчика из
«Мухи»?

Мне нельзя пойти и пострелять.
Как бы мне не умереть со скуки?
Как бы мне себя не расстрелять?
Извините, я накладываю руки

На живот и на свое чело.
Я умру. Со мною шайка-лейка.
Я сижу, я напишу назло,
Что уйду за город я как Вейка.

Я и Вейка – все одни и те ж.
Мой двойник сегодня к неудаче.
Я умру, наверно. «Красоте, —
Скажет Вейка, – жить нельзя иначе».

Смерть приходит как сон легкокрылый,
Между нами, так думает Бог.
И за этой веселой и стылой
Сразу мне улыбается Бог.

Ширь веселая, заинька, стылая,
Между нами, так думаю я.
И опять улыбается милая,
Смерть, спокойная совесть моя.

И опять ему амнистия выйдет,
За которую поставили к стенке
Из-за этой некрасивой Еленки,
Ее разве кто позабудет?

И опять я одна постояла.
В том году сорок шестом снова вышла.