Альфред Теннисон - Королевские идиллии

«О, руки крепкие и торс могучий!

Не я ль, несчастная, тому причина,

Что вас теперь бессильными считают?

Да я, конечно! Ибо не посмела

Сказать ему, что думаю сама

И что о нем в народе говорят.

Себя я ненавижу! Я – причина

Того, что жалкой стала жизнь его.

Да разве же его люблю я, коли

Об имени его я не забочусь?

Ах, мне бы обрядить его в доспехи,

И вместе с ним скакать на поле брани,

И наблюдать за тем, как он разит

Могучею рукой отребье мира!

А еще лучше – лечь в сырую землю,

Чтобы вовек его не слышать голос,

Чтобы в его объятьях не сгорать

И жарким светом глаз не ослепляться,

Ибо на мне лежит его позор!

Но если так смела я, что могла бы

Герейнта видеть раненным в сраженье

И даже умирающим, так что ж

Нет силы у меня сказать ему,

Как насмехаются над ним, считая,

Что он себя на женщину растратил?

Боюсь, что я ему жена плохая!»

Так Энид над любимым причитала,

И капали на грудь его нагую

Ее, рожденные любовью, слезы.

Но он, проснувшись, услыхал, к несчастью,

Лишь самые последние слова:

«Боюсь, что я ему жена плохая».

И он подумал: «За мою заботу

И за страданья, да, и за страданья —

Неплохо Энид отплатила мне…

О горе мне! Она мне не верна!

Я знаю, Энид плачет по кому-то

Из рыцарей веселых в Камелоте!»

И хоть Герейнт любил и чтил жену

Настолько сильно, чтобы не считать

Ее в бесстыдной связи виноватой,

Но все ж его такая боль пронзила,

Какую чувствует мужчина, если

Он безнадежно в женщину влюблен.

И тотчас же он соскочил с постели

И, сонного тряхнув оруженосца,

Потребовал: «Коня – и мне, и ей!»

А Энид бросил: «Поскачу я в дебри.

Еще мои не износились шпоры,

Еще не столь я низко пал, хотя

Желал бы кое-кто поверить в это.

А ты надень наряд свой самый худший

И вслед за мной скачи». Удивлена,

Спросила Энид: «Коль виновна Энид,

Так объясни ей, в чем ее вина?»

А он в ответ: «Молчи и подчиняйся!»

И вспомнила она о старом платье,

Вуали выгоревшей и накидке,

И подошла к кедровому комоду,

Где их с благоговением хранила,

Вложив побеги лета между складок.

И, вытащив наряд, его надела.

И вспомнила она, как в нем впервые

Муж увидал ее и полюбил,

И как она по глупости своей

Всплакнула, платья этого стыдясь,

И как Герейнт рассказывал про свой

Приезд, и про отъезд их ко двору.

Тогда Артур пред Троицыным днем

Со всем двором был в старом Карлеоне

На бреге Уска. И к нему явился

Пред очи светлые лесник из Дина,

Промокший от росы, и рассказал,

Что встретил несколько часов назад

В лесу молочно-белого оленя,

Крупней которого еще не видел.

Король Артур распорядился, чтобы

Трубили поутру в рога к охоте,

И королеве с легкостью дозволил

Поехать – на охоту поглядеть,

Когда она об этом попросила.

Весь двор с утра покинул Карлеон,

И лишь Гиньевра все еще спала,

Во сне сладчайшем видя Ланселота

И напрочь об охоте позабыв.

Но встала наконец-то, приказала

Подать коней, с одной придворной дамой

Помчалась к Уску, перешла его

В том месте, где течение спокойно,

И на холме лесном остановилась,

Надеясь услыхать собачий лай,

Однако услыхала стук копыт.

То принц Герейнт за нею следом ехал.

Он тоже припозднился, посему

В охотничий костюм не облачился.

При нем был из оружья только меч

С богатой золотою рукоятью.

Принц переехал через узкий брод

И тоже поспешил на холм лесной.

Пурпурный шарф, имевший на концах

Помпоны золотые, развевался

У принца за спиной, когда скакал он

К двум всадницам, сверкая стрекозой

В своем шелковом праздничном наряде.

Пред королевой ленный принц склонился.

Гиньевра ласково и величаво,

По-женски и по-королевски сразу,

Ему сказала: «Поздно, поздно, принц!

Вы даже позже нас!» А ей Герейнт:

«Да, королева. Позже, и настолько,

Что буду, как и вы, лишь наблюдать

За славною охотой». – «Коли так, —

Сказала королева, – оставайтесь!

Мы здесь скорей услышим лай собак:

Они сюда частенько гонят дичь».

Пока они к охоте отдаленной

Прислушивались, отличая в ней

Лай Кавала, Артурова любимца,

Который тявкал громче всех собак,

Из леса выехали рыцарь с дамой,

И карлик следовал за ними. Рыцарь

Скакал с забралом поднятым. Под ним

Был виден юный и надменный лик.

Гиньевра не могла его припомнить

В палатах королевских. Посему

Она узнать служанке приказала

У карлика, как рыцаря зовут.

Но злой и старый карлик, бывший вдвое

Надменней господина своего,

Ей бросил: «Это вам не должно знать!»

«Тогда я самого его спрошу!»

«Клянусь, не спросите! – вскричал злой карла, —

Поскольку говорить с ним не достойны!»

И стоило ей к рыцарю направить

Коня, как он стегнул ее хлыстом.

И дева возвратилась к королеве,

Забыв себя от гнева. Видя это,

Герейнт воскликнул: «Я узнаю имя!»

И, к карлику рванувшись, повторил

Вопрос, но карлик снова не ответил.

Когда ж подался к рыцарю Герейнт,

Старик огрел его хлыстом и щеку

Ему рассек. И брызги крови алой

Шарф принца запятнали. Возмутившись,

За меч схватился принц: «Убью мерзавца!»

Но, благородным будучи и смелым,

Ну, словом, истым рыцарем в душе,

Герейнт тотчас озлился на себя

За то, что на такого червяка

Разгневался, и молча отступил

От карлика и лишь тогда промолвил:

«Я, королева, отомщу за то,

Что оскорбили вас, унизив вашу

Служанку. За мерзавцами помчусь,

И хоть я без доспехов, но уверен,

Что доберусь до места невредимым.

А там возьму доспехи под залог

Иль одолжу и, рыцаря сыскав,

Вступлю с ним в бой, и спесь с него собью,

И возвращусь сюда на третий день,

Конечно, если буду жив… Прощайте!»

«Прощайте, принц! – сказала королева. —

Удачи вам желаю я во всем.

Быть может, там вы встретитесь с любовью,

И, может быть, жениться захотите,

Так я прошу вас! Прежде чем жениться,

Невесту привести ко мне, и я,

Кто б ни была она – дочь короля

Иль нищенка последняя на свете, —

Так наряжу ее и так украшу

На свадьбу, чтоб была она как солнце!»

И принц Герейнт, то рог далекий слыша,

То слабый крик гонимого оленя,

И злясь, что должен пропустить охоту,

И на виновных в этом, поскакал

С холма на холм по склонам травянистым,

По просекам, по рощам и долинам,

Не выпуская троицу из виду.

Вот, наконец, дубраву миновав,

Они на горный гребень поднялись,

Прошли на фоне неба и пропали.

Герейнт поднялся тоже и внизу,

В долине узкой, городок увидел.

На улице единственной его

По руку по одну стояла крепость,

Построенная, видимо, недавно,