Альфред Теннисон - Королевские идиллии

А по другую – замок, весь в руинах

За мостом над безводным рвом широким.

Из городка в долине доносился

Шум, схожий с громким голосом ручья,

Бегущего по камушкам с горы,

Иль, может, с дальним карканьем ворон,

Что так кричат, устраиваясь на ночь.

И к крепости подъехали те трое,

И за ее воротами исчезли.

Герейнт вскричал: «Так вот его нора!»

И стал устало вниз с горы спускаться…

В гостиницах полно было народу.

И тут, и там ковали лошадей,

И юноши, насвистывая громко,

Господские доспехи вычищали.

Спросил Герейнт у одного из них:

«Кто учинил всю эту суматоху?»

Тот, продолжая чистить, бросил: «Ястреб!»

Герейнт подъехал к мужику-деревне,

Который плелся по дороге пыльной,

Под тяжестью мешка с зерном сгибаясь,

И вновь спросил: «Из-за чего сыр-бор?»

«Да из-за ястреба», – ответ раздался.

Тогда он к оружейнику подъехал,

Который, сидя к рыцарю спиной,

Клепал, согнувшись, на колене шлем,

И снова задал свой вопрос. Но мастер,

Не обернувшись, не взглянув, сказал:

«Друг, у того, кто делает работу

Для ястреба, нет времени болтать».

Тут, наконец, Герейнт взорвался: «Ястреб!

Сто типунов мерзавцу на язык!

Чтоб заклевали до смерти его

Стрижи, юрки и прочья мелюзга!

Ты принял сплетни вашего села

За голос мира! Мне ж они – смешны!

Вы все здесь – стайка жалких воробьев,

Чирикающих только об одном —

Об ястребе-убийце! Говори,

Иль, как и все, ты лишь о нем кудахчешь?

Где мне остановиться на ночлег

И где доспехи отыскать? Доспехи,

Чтобы с врагом сразиться… Говори же!»

Услышав речь такую, изумлен,

Оборотился мастер и, увидев

Перед собою рыцаря в богатом

Пурпурном одеянии, подался

Вперед, не выпуская шлем из рук,

И молвил: «Извини, о чужеземец!

Здесь утром ожидается турнир,

А я еще не сделал и полдела.

Доспехи? Право слово, я не знаю…

Что было, то разобрано давно.

Да и ночлег навряд ли ты найдешь,

Ну, разве что у графа Иниола —

Там, за мостом». Так молвил оружейник

И снова за работу принялся.

Тогда Герейнт, который все еще

Не мог остыть от гнева, поскакал

По мосту над безводным рвом туда,

Где седовласый граф сидел в раздумье.

Его роскошный некогда наряд

Истрепан был. Граф рыцаря спросил:

«Что вам угодно, сын мой?» Принц Герейнт

Ему ответил: «Я ищу ночлега».

«Тогда входите, – Иниол промолвил. —

Разделите со мною скромный ужин.

Мой дом, богатый прежде, обеднел,

Но дверь его по-прежнему открыта».

«Я вас благодарю, любезный друг, —

Сказал Герейнт, – и ежели меня

Не угостите ястребом на ужин,

То я поем с огромным аппетитом,

Ибо не ел уже почти полдня!»

Граф Иниол вздохнул и усмехнулся:

«Моя причина посерьезней вашей,

Чтоб ястреба-бандита ненавидеть.

Въезжайте же… И коль вам не угодно,

Его мы не помянем даже в шутку».

Тогда Герейнт во двор пред замком въехал,

И конь его ступал по колким звездам

Чертополоха средь разбитых плит.

Герейнт внутри одни руины видел:

Здесь – высилась разрушенная арка,

И папоротник арку ту венчал.

Там, словно глыба, павшая с утеса,

Лежала, вся заросшая цветами,

Часть башни. А над нею, высоко —

Остаток круглой лестницы, истертой

Ногами тех, кто смолк давным-давно,

Стремился к солнцу, и могучий плющ,

В свои объятья заключивший стены

И сок из камня тянущий, казался

Внизу – сплетеньем змей, а сверху – рощей.

Пока Герейнт оглядывал руины,

Раздался из окошка замка чистый,

Звенящий голос Энид, дочки графа.

И так же, как чудесный голос птицы

На острове пустынном заставляет

Того, кто вдруг попал на этот брег,

Задуматься о том, какая птица

Поет столь утонченно и прекрасно,

И хорошо ль у пташки оперенье,

Так голос Энид рыцаря смутил:

Он чувствовал себя как человек,

Что, услыхав впервые песнь любви,

Пробившуюся сквозь ветра и бури

В Британию и как-то в день апрельский

Взломавшую зеленый с красным лес,

Беседу прерывает иль работу

И выдыхает: «Это соловей!»

Вот что случилось с принцем, и сказал он:

«Господней милостью дарован мне

Единственный на свете этот голос!»

Была случайно песнь, что пела Энид,

Про колесо Фортуны. Энид пела:

«Кати, Фортуна, колесо по свету, [92]

Кати его сквозь зиму и сквозь лето,

Но знай, что ты не властвуешь над нами.

Грустна ль ты, весела – нам все равно:

Не воспарим мы, не падем на дно.

Бедны мы, но – с богатыми сердцами.

Ты улыбнулась, мы – еще прилежней.

Ты хмуришься, а мы – с улыбкой прежней:

Хозяева своей судьбы – мы сами.

Ты с колесом своим там, в вышине,

Всего лишь тени в облачной стране:

Вы власти не имеете над нами».

«По песне узнается и гнездо, —

Промолвил Иниол. – Скорей входите!»

Переступив через навал камней,

Герейнт вошел в огромный темный зал,

Где со стропил свисала паутина,

И там увидел пожилую даму

В поношенном наряде из парчи.

А рядом с ней, похожа на бутон

Златисто-белый в зелени подвядшей,

Сидела дочь прелестная ее

В шелках потертых. И Герейнт подумал:

«О ней я и мечтал, клянусь Всевышним!»

Молчание прервав, граф молвил: «Энид,

Там, во дворе, конь рыцаря стоит,

Ты отведи его скорей в конюшню

И накорми зерном, а после – в город

Сходи, купи для нас вина и мяса,

И мы повеселимся от души.

«Бедны мы, но – с богатыми сердцами».

Так молвил он. Принц, увидав, что Энид [93]

Уходит, было бросился за ней,

Но Иниол успел его схватить

За шарф пурпурный и сказал: «Останьтесь!

Хоть благородный дом наш разорен,

Но, как и прежде, мы не позволяем,

Чтоб сам себе прислуживал наш гость».

И, как учтивый человек, остался

Герейнт, обычай дома уважая.

Меж тем, коня поставив в стойло, Энид

Прошла по мосту в город, и пока

Беседовали принц и граф, успела

Назад вернуться. С нею был мальчишка,

Который нес корзину с угощеньем —

Вином и мясом. А сама она

Держала кексы сладкие, печенье

И белый хлеб, спеленутый вуалью.

И в зале, ибо зал служил и кухней,

Сварила мясо и на стол накрыла,

И, сзади став родителей и гостя,

Прислуживать им стала незаметно.

Герейнт, сраженный прелестью девицы,

Вдруг страстное желанье ощутил

Поцеловать ее мизинчик нежный

Со складочками мягкими на сгибах.

А после, отобедавши, Герейнт —

В нем от вина младая кровь взыграла —

Горячим взором стал следить за Энид,

Которая, не покладая рук,

Работу грязную простой служанки

Прилежно исполняла. И нежданно

К седому графу обратился он:

«Любезный граф, не скажете ли мне,

Кто этот ястреб? Как его зовут?

А впрочем, нет, прошу, не говорите…