Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Питает глупую любовь к цветам?

Что вкруг паштета воткнуто? Чем хряк

Украшен жареный? Цветами? Нет!

Лишь розмарином и душистым лавром.

О птицы! О щебечущие в чаще

С утра до ночи! Пойте звонче, слаще!

Моя любовь мне дважды улыбнулась!

Что знаешь ты о птицах: о дроздах,

О жаворонках, сойках, коноплянках?

О чем ты грезишь, слыша, как они

Поют влюбленно солнцу? Чтобы им

Скорей попасть в силки (как ты желаешь),

Или попасть на вертел, стать жарким…

Гляди, как бы тебе и самому

Не стать жарким. Беги пока не поздно.

Вон, впереди, уже маячит третий

Из братьев-дураков».

И верно, там,

За каменным трехарочным мостом,

Весь розовый в лучах закатных солнца

И словно обнаженный весь, стоял,

В потоке зыбком отражаясь, рыцарь,

Зовущийся Вечернею Звездой.

Воскликнул Гарет: «Отчего безумец

Стоит нагим при свете?» – «Он одет, —

Ответила девица. – Облачен

Он в крепкие продубленные кожи.

Как собственная кожа, облегают

Они его. И даже если латы

Его пробить, от кож клинок отскочит».

Тут крикнул рыцарь, за мостом стоящий:

«О брат-Звезда, зачем сиять столь низко?

Твоя застава – выше на реке.

Иль ты убил заступника девицы?»

«Не та звезда он, – молвила девица. —

Он – звездочка с Артуровых небес,

Несущая всем вам беду и гибель.

Твои два младших брата им разбиты.

То ж будет и с тобою, сэр Звезда!

Не стар ты разве?»

«Стар! Стар и силен!

Сильней и старше двадцати юнцов!»

Воскликнул Гарет: «Старше и хвастливей!

Но сила, что Звезду Зари низвергла,

Низвергнет и тебя!»

Услышав это,

В рог протрубил Вечерняя Звезда:

«Доспехи мне и меч!» Неспешно вышла

Из старого и грязного шатра

Служанка дряхлая. В ее руках

Доспехи были. Принесла она

И шлем с сухой метелкой вместо гребня,

И щит, на коем в центре выбит был

Герб рыцаря – вечерняя звезда.

Когда звезда блеснула над седлом,

Вступили оба рыцаря на мост,

И Гарет неожиданным ударом

Противника сумел свалить с коня.

Поднялся тот, и снова был повергнут,

Но вновь, как пламя, встал. И столько раз

С коленей подымался рыцарь, сколько

Нанес ему ударов мощных Гарет.

И продолжалось так до той поры,

Пока не понял Гарет, задохнувшись,

Что тщетны все усилия его,

И не отчаялся, как человек,

Который начал на закате жизни

С пороками бороться, но они

Живут в нем и кричат: «Нас господами

Ты сделал сам, и мы непобедимы!»

Он без надежды продолжал сраженье,

Все время слыша возгласы девицы:

«Ударь его, слуга, еще ударь!

О мальчик благородный, словно рыцарь,

О рыцарь мой, не посрами меня!

Ударь! Ты Круглого Стола достоин —

Его доспехи стары, так что может

Он положиться лишь на прочность кожи.

Ударь! Ударь! И обещаю я —

Не сменится вовеки больше ветер!»

И Гарет, ей внимая, вновь и вновь

Обрушивал на рыцаря свой меч

И даже часть доспехов сбил с него,

Но не пробил ни разу прочной кожи.

Никак не мог он с рыцарем покончить.

Так буйный ветер, рушащий скалу,

Не может с буем справиться, который,

Уйдя под воду, вновь всегда всплывает.

И тут сэр Гарет по мечу врага

Нанес удар такой ужасной силы,

Что обрубил клинок по рукоять:

«Сдавайся!» Но нежданно прыгнул рыцарь

Вперед и не по-рыцарски совсем

Сдавил руками Гарета, да так,

Что задохнулся тот, хотя и был

В доспехах он. И все ж, напрягшись, Гарет

Сумел разжать могучие объятья,

В стремнину с моста рыцаря швырнул

Вниз головой – плыви, коль не утонешь —

И закричал: «Скачите – я за вами!»

В ответ девица: «Больше не хочу

Быть впереди. Скачи со мною рядом.

Нет лучшего, чем ты, слуги на свете!

О радуга, трехцветная дуга!

Залей сияньем эти берега.

Моя любовь мне трижды улыбнулась!

Сэр! Я сказала б даже больше – рыцарь,

Когда б ты сам себя не звал слугою.

Мне стыдно, что тебя я оскорбляла,

Что грязью обливала. Я знатна,

И думала – меня унизить хочет

Король наш. Я прощения прошу.

Всегда учтиво ты мне отвечал,

И храбр был беспредельно, и спокоен,

Как Ланселот. Увы, мой ум затмился,

Ведь для меня ты был слугой. Теперь

Я счастлива, что есть ты у меня».

«Вам не за что себя корить, девица, —

Ответил Гарет. – Может, лишь за то,

Что вы считали, будто вас унизить

Король наш добрый хочет, ибо он

Не пожелал исполнить вашей просьбы.

Ну, говорили вы – и говорили…

Я ж – подвигами отвечал вам, ибо

Уверен я, что рыцарем назвать

Нельзя того, кто не желает в бой

Вступить за честь девицы благородной,

Кто позволяет в сердце вспыхнуть гневу,

Услышав бранные слова девицы…

Стыдитесь вы? Напрасно! Ваши речи

Полезны были мне. Зато теперь

Слова ваши – прекрасны. Полагаю,

Ни рыцари, ни Ланселот великий

Отныне победить меня не смогут».

В тот час, когда вдруг цапля-одиночка,

О грусти забывая, опускает

Приподнятую ногу и мечтает

Об ужине на озере далеком,

Девица благородная, взглянув

С улыбкою на Гарета, сказала:

«Здесь где-то есть пещера. Там для нас

Найдется хлеб, и мясо, и вино

Из южных стран. Их леди Лионора

Защитнику послала своему».

Когда в ущелье узком шли они

Меж статуй – конных рыцарей из камня,

Раскрашенных, но выцветших с годами,

Рассказывала Гарету девица:

«Мой рыцарь, здесь когда-то жил отшельник,

Своею праведной рукой создавший

Скульптуры эти. Времени война,

Ведущаяся с духом человечьим, —

Их смысл. Четыре брата в этих скалах

И отыскали образы свои,

Но взяли только форму. Рыцарь мой,

Их узнаешь ли?» Гарет присмотрелся

И прочитал над пенящимся Гелтом

Слова, что были выбиты на скалах:

«Phosphorus», и «Meridies», и «Hesperus»,

И «Nox», и «Mors» [84]– под каждым из пяти

Колоссов каменных, чьи взоры были

Устремлены на Душу Человека,

Со сломанными крыльями, в лохмотьях

Бегущую от них, дабы спасенье

В пещере у отшельника найти.

«Последуем и мы за ней в пещеру…

Но погляди, кто скачет там?»

И верно,

Немного задержавшись по пути

Из-за того, что раненого Кея

Пришлось ему доставить в Камелот,

Скакал за ними в поисках девицы

Сэр Ланселот. Он реку переплыл,

Львов синих на щите своем прикрыв,

И к путникам подъехал незаметно.

Когда к нему сэр Гарет обернулся,

Увидел Ланселот звезду и крикнул:

«Стой, негодяй! Сейчас ты мне заплатишь

За друга моего!» На этот крик

Ответил Гарет криком и помчался

Навстречу Ланселоту. Но уже

От первого касания копья

Искуснейшего, коему дивился

Весь мир, с такою легкостию он

Вниз соскользнул с коня, что на траве

Вдруг оказавшись, даже рассмеялся.

Смех этот вновь Линетту разозлил: