Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)

По правде, много перенесть
Дает Господь своим любимым.
Да, ты права. Я пахну дымом,
Но – помню про Благую Весть.

Прощай, подружка дорогая.
А знаешь, горюшко мое,
Я слышу: время придвигая,
Скорбит все ближе воронье.

Судьба, как городская осень,
Нагнала на меня тоску.
А в деревнях уж сняли озимь.
…Чуму по божьему мирку

С погостов ветер раздувает.
…Вдаль птицы тянутся струей…
И крону ветер разувает
Над перевернутой ступней…

Что ж, генеральная уборка
По всей земле произойдет.
Что ж, Таня! Смерть-то – мародерка —
Нас всех, как липки, обдерет.

Придя во храм, мы скажем: «Боже!
По капле в этих лампах есть.
Мы сами по себе не сможем:
Храни нас, как хранил до днесь!»

К Тебе я тяготею, точно к злу,
К Твоим ладоням душным.
Но мчится солнца луч сквозь облако-скалу,
И не могу я быть Тебе послушным,
И не могу я быть Тебе послушным.

Свиданий наших каждое мгновенье
Изгнанием из Рая мне грозит,
И утро, точно страх Богоявленья,
Меня бросает в труд, и пот с чела бежит
Свиданий наших каждое мгновенье.

И мчусь я от Тебя, тропы не разбирая,
Судьбу кляня!
Так оттого, Мой Друг, я ночью жажду Рая,
А Ты меня.
И мчусь я от Тебя, тропы не разбирая…

Как стало… пусто – на поле сыром!
От рощицы (задернутой вуалью)
Повеяло – грунтованным холстом.
Повеяло морозцем. И печалью.

Что за пейзаж на небе голубом
С небрежностью кисть ветра создавала!
Теперь же осень на дворе настала,
Как пишут все. И занялась огнем.

Где ванная, где унитаз [4]
Стоят для нашего вниманья,
Здесь раньше флейты [5]звон не гас…
О, горькое воспоминанье!
О, мрамор «маленький двойной»! —
И пар над чашками – как в терме,
Души нет в те: души нет в теле —
И горький черный лишь настой [6].

Весь мир – из одного кафе;
Весь – из единой римской бани;
Весь – из шинели. Флаг над нами
Как пар над кофе!
Тут-то Фет
И видел Ласточку своими
Глазами [7]– в невский глядя дым —
С Андревною перед Крестами,
Как дважды два – четыре, мы стоим;
И не меняемся местами [8].

О! Голубой пар. Голубой
парок.
Как Кюхельбекер на морозе [9].
Все, что свистел ты на допросе
Под «яблонькой» [10]– Господь с тобой.
Кафе одно на всех – кто свой:
Как церковка на льдистом склоне.

Вон – в тот проспект на небосклоне
Нас тетки вымели метлой.

Душа измята. И заплакана аллея.
И утро шелестит русалочьим хвостом:
С Авророй расстаюсь, от поцелуя млея.
«Какого же рожна я оставляю дом?»
И ветра перезвон на музыку прилива.
Пожухлая листва. И электрички стук…
И мгла прозрачная, и согнутая ива.
Дрожание струны и деки долгий звук.

И распрямленный путь, холодный и пустой.
И бессердечие горизонтальных линий.
Ненужных мне ресниц коснулся ранний иней.
Смех электрический уносит ветер злой.
Душа помятая, душа – чертополох.
Он у обочин царскосельских вырос.
С корнями вырвана, летит душа на клирос,
Чтоб с грустью утверждать, что мир не так уж плох.

Все шелестел цветок под ветром, как другие,
Хоть не пускала свет еловая хвоя
Над нищей и сырой обочиной России —
Где Всадник! Без короны голова твоя.
А выметут сорняк из каменного храма,
И нищий слепенький, ладошку занозив,
Пойдет его нести. И пиво пить в розлив,
И стряхивать репьи. И злобно. И упрямо:
«Катись, Чертополох, по голому пути! —
Корнями изучай дорожную щебенку,

Бросаяся в глаза то маме, то ребенку,
(От их жестоких глаз и зверю не уйти)».

Я плащ тебе дарю. Хоть пуг-виц нет на нем,
Носи, Душа моя. Пусть и покрой босяцкий,
Носи с достоинством, не кашляй под дождем,
Не стань гвоздичиной на кофточке у цацки!

Перекати-репей, по колющей стерне
Катись туда, где губы дня смыкаются у края,
Там светит между них росинка золотая,
Там вянут все цветы. Там я подобен мне.

Навсегда вези меня, по стуже,
Облизывая с рельсов снег, как мед!
Брызги сыпанутся из-под дужек.
Железо ободами запоет;
Рельсы вздрогнут – весть передавая.
Качнется под окошком вечный знак.
(В Петербурге стоит звать трамвая,
А только ждать его – бесполезняк).

Блеснув зеленоалыми очами,
Звонком ударил и прошел – сквозной:
Над фонарей оплывшими свечами
Унося рай окон золотой.
Луну оставил сиротливо снежным
Пятном, летящим отраженьем – в тучах.

Мчит далеко и мчит меня, певуче
Качаясь, словно вал над побережьем.

У печальной гряды,
У прощальной воды,
Зря мне милое солнце восходит:
Нет следа твоих ног
Там: лишь пряди седы:
Волны с пеной у берега бродят.

Ты умчалась к вершине,
Ушел я к долине.
В тиши волна озерная дышит.
И вереск остыл
От наших тел горячих.
Мне Шотландии [11]краешек ближе.

Сбережешь ли кольцо?
Сбережешь ли лицо,
Когда седину ты приметишь? —
Как снег, сверкает пепел

В огне кудрей твоих.
Только песню у порога ты встретишь.

Я принес тебе мак. И опал лепесток
В первый день. (Будто руку лизнул язычок.)
Поцелуем застыл на руке.

Но прошел еще день. Ночь прошла. День настал.
Вот второй лепесток отлетел. Он лежал
И от взгляда, и рук вдалеке.

День еще миновал, незамечен, пропал,
Может быть (может, нет?) лепесток;
А затем я увидел, что в стакане стоял
Просто голый ничей стебелек.