Роберт Рождественский - Семь поэм

В переливах вальса
в ГУМе и в высотном, -
будет продаваться
развесное солнце.
Жаркое, весеннее!
Много! Честь по чести...

Так что краска серая
навсегда исчезнет.
(Даже мыши серые
синими покажутся.
И начнут рассеянно
с кошками прохаживаться...)
Будет каждый занят
делом ненарочным.
Плюшевые зайцы
будут есть мороженое.
Дождь, - не затихая
час, а может два, -
будет лить духами
«Красная Москва».
И над магазинами
все прочтут легко:
«Пейте стрекозиное
мо-
ло-
ко!..»

Будет море - берегом.
Будет берег - морем.
Будет холод - бережным...
А дурак - неможным!
Будет час - как сутки.
В областях Союза
от безделья судьи
и врачи сопьются!
Будут звёзды - ульями.
Будут страхи - вздорными.
И воскреснут умные.
И проснутся добрые.
И планеты скачущие
ахнут озадаченно!..

А боятся сказочников
только неудачники.

Теперь я знаю:
ты
идёшь по лестнице.
Вошла в подъезд.
Всё остальное -
ложь.
Идёшь,
как по рассыпанной поленнице,
как по горячим угольям
идёшь.
Земля,
замедли плавное вращение!
Лесные птицы,
кончите галдеж...
Зачем идешь?
Прощать?
Просить прощения?
Сама не знаешь.
Но -
идёшь!

Позабылись дожди,
отдыхают ветра...
Пора...
И вокзал обернётся, -
руки в бока, -
пока!
На перроне озябшем
нет ни души...
Пиши...
Мы с тобою одни на планете пустой.
Постой...
Я тебя дожидался,
звал,
повторял,
терял!
И висела над нами,
будто звезда,
беда.
Так уходят года,
так дрожат у виска
века...
По тебе и по мне грохочет состав...
Оставь!
Эти - губы твои,
движенье ресниц, -
не снись!
На рассвете косом,
в оголтелой ночи
молчи.
Разомкни свои руки,
перекрести...
Прости!
И спокойно, -
впервые за долгие дни, -
усни.

...А ты идёшь наверх.
Костром.
Порывом.
Вот
задохнулась.
Вздрогнули зрачки.
Передвигаешь руку по перилам,
как будто тянешь сети
из реки.
Твоя река сейчас наверх стремится.
А что в сетях?..
Нет времени...
Потом...
Стучит
эмалированная миска
в соседкиной авоське
о бидон...
Соседка что-то говорит печально.
Всё жалуется...
Деньги...
Сыновья...
И ты ей даже что-то отвечаешь,
хотя тебя
ещё не слышу я...

Слухи,
слухи,
слухи,
слухи, -
то начальники,
то слуги...
Слухи-горы,
слухи-льдины
налезают на меня.
Нету дыма,
нету дыма,
нету дыма
без огня.
Для веселья,
для разлуки,
на глазах и на устах -
снова слухи,
слухи,
слухи
просто
и не просто
так.
Прокляты,
необходимы -
среди ночи,
среди дня.
Нету дыма,
нету дыма,
нету дыма
без огня.

Слухи-отдых,
слухи-опыт
без особенных затей:
существует
тихий омут.
Как
всадить в него
чертей?..
Кто поверить надоумил,
слухи-карты разложив?
Я -
по слухам -
дважды умер.
Дудки!
Оба раза
жив...
То внушительно,
то наспех,
то наградой,
то бедой, -
будто капли,
будто айсберг:
половина -
под водой.
Слухи сбоку,
слухи с тыла,
завлекая и маня.
Нету дыма,
нету дыма,
нету дыма
без огня.

...Слышали:
на школьнице
женился академик!..
Слышали:
в Госбанке
для зарплаты нету денег!..
Слышали:
поэт свалял
такого дурака!
Слышали:
она ему
наставила
рога...

Рога так рога.
Я приглажу патлы.
В подушку поплачу.
В тетрадку поною.
И буду сдавать
драгоценные панты
каждой весною.
Каждой весною.
Платите валютой!
Зелёненьким хрустом.
Фигура у кассы
глаза намозолит.
По средам
с лицом
независимо-грустным
я буду, вздыхая,
купюры мусолить.
«Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода малинка, малинка моя!..»
...А если на миг
отодвинуть веселье,
пятнадцатый век
мою голову сдавит.
Я -
только гонец.
Я скачу с донесеньем.
Король растревожен.
Король заседает...
Врываюсь в покой
тугодумов лобастых
и, рухнув плашмя
на подстилку из меха,
я,
булькая кровью
(стрела меж лопаток),
хриплю,
будто школьник по буквам:
«Из...
ме...
на...»

«Калинка, калинка,
калинка моя!
В саду ягода малинка,
малинка моя!
Ах, люли-люли!..»
. . . . . . . . .
Эх, люди-
люди...

...А ты идёшь
по лестнице,
идёшь по лестнице.
Шагаешь,
как по лезвию,
через нелепицы.
И мечешься,
и маешься,
мечтая,
каясь...
Нет!
Ты не поднимаешься, -
я сам
спускаюсь!
Романы обездарены,
отпели трубы...
О, сколько нас -
«подаренных» -
идёт
друг к другу!..
Мы,
окрыляясь тостами,
царим
над столиками.
Читаем книжки -
толстые,
а пишем -
тоненькие.
Твердим
о чистой совести,
вздыхаем
мудро...
А сами
неосознанно
идём
к кому-то...

Люб-
(Воздуха!
Воздуха!
Самую малость бы!
Самую-самую...)
лю!
(Хочешь, -
уедем куда-нибудь
заново,
замертво,
за море?..)
Люб-
(Богово - богу,
а женское - женщине
сказано,
воздано.)
лю!
(Ты покорённая.
Ты непокорная...
Воздуха!
Воздуха!)
Люб-
(Руки разбросаны.
Губы закушены.
Волосы скомканы.)
лю!
(Стены расходятся.
Звёзды, качаясь,
врываются в комнаты.)
Люб-
(В загнанном мире
кто-то рождается,
что-то предвидится...)
лю!
(Где-то
законы,
запреты,
заставы,
заносы,
правительства...)
Люб-
(Врут очевидцы,
сонно глядят океаны остывшие.)
лю!
(Охай, бесстрашная!
Падай, наивная!
Смейся, бесстыжая!)
Люб-
(Пусть эти сумерки
станут проклятием
или ошибкою...)
лю!
(Бейся в руках моих
каждым изгибом
и каждою жилкою!)
Люб-
(Радостно всхлипывай,
плачь и выскальзывай,
вздрагивай,
жалуйся!..)
лю!
(Хочешь - уедем?
Сегодня? -
пожалуйста.
Завтра? -
пожалуйста!)
Люб-
(Царствуй, рабыня!
Бесчинствуй, учитель!
Неистовствуй, женщина!)
лю!
(Вот и глаза твои.
Жалкие,
долгие
и сумасшедшие!..)
Люб-
(Чёртовы горы уставились в небо
тёмными бивнями.)
лю!
(Только люби меня!
Слышишь,
люби меня!
Знаешь,
люби меня!)
Люб-
(Чтоб навсегда!
Чтоб отсюда - до гибели...
Вот оно...
Вот оно...)
лю!
(Мы никогда,
никогда не расстанемся...
Воздуха...
Воздуха!..)

...А лестница
выше.
А двери -
похожей.
Я знаю,
я вижу,
я чувствую кожей, -
шагаешь
по далям,
шагаешь
по датам.
Недавним и давним.
Святым
и бездарным.

Кукушка:
«Ку-ку!
Живи на земле...»
А палец -
к курку.
А горло -
к петле.
А небо -
к дождю
(галоши надень)...
Сгибаясь,
тащу
две тыщи недель.
Две тыщи суббот
(взвали,
если жив).
Следы
от зубов
своих
и чужих.
Все отблески гроз
на глади
стола.
И тихий вопрос:
«Зачем ты
была?..»
Несу на горбу, -
не сгинув
едва, -
чужую
судьбу,
слепые
слова...