Евгений Блажеевский - Письмо

Ангел смерти,
Посети.
Посидим,
Пососедствуем с тобою на рассвете,
Как соседствуют
Огонь и дым
Белокурый, белокурый
Ангел смерти!..

Цветаева, и Хлебников, и Рильке!..
Одолевая дивный сопромат,
Ты счастлив, ты выходишь из курилки
В тот незабвенный, в тот далёкий март,

Цитируя зачем-то: «ночь… аптека…»,
Когда вокруг по-вешнему пестро.
Осталась за углом библиотека —
Дом Пашкова, и мы спешим в метро

По наледи хрустящей, а за кромкой
В бездомной луже ёжится закат,
И от прекрасного лица знакомой
Исходит свет, слегка голубоват…

И день многоголосый, уплывая,
Томительно-нетороплив уже,
Но лестница летит, и угловая
Квартира на последнем этаже,

Где, чиркнув спичкой, — от крюка с одеждой
И до планшета с «Вечною весной» —
Хозяйка озаряет, как надеждой,
Своё жилище свечкой восковой.

И разговор, что вязок был, как тесто,
Из-за смущенья, из-за суеты,
Волнует ощущением подтекста:
«Любимая?..»
«Мой милый, это ты?..

Мне восемнадцать, но уже на части
Расколот мир, и столько чепухи,
Когда бы не особенное счастье
Любить искусство и читать стихи…»

И говорит во утоленье жажды,
И жарко ловит воздух нежным ртом…
Так выпало ей говорить однажды,
А слушавшему вспомнится потом

И чистый голосок, пропавший где-то
На перепутье большаков и трасс,
И как она — бледна, полуодета —
Себя дарила в жизни первый раз.

И то, что ощутил — впервые, Боже —
Свободу, равнозначную реке:
Лежи и созерцай рассвет на коже
И первый луч на зыбком потолке.

— Любимая, — он скажет много позже,—
Кому Франческа, а кому Кармен…
Иные связи стоили дороже,
Не отдавая ничего взамен.

Лишь этот миг на чувственном пределе
В каморке бедной близ Москва-реки…
Тогда не я, тогда Земля при теле
Была — как шарик с ниткой — у руки!..

На горестном ветру
В начальных числах марта
Бессилие души
Не описать пером.
Проносится такси,
И хриплый голос барда
В приёмнике поёт
Про Волгу и паром

Предчувствие беды
Пугает в русских вёснах,
И беззащитен мир,
Что окружает нас
На этих виражах,
В потоках перекрёстных,
Где, забывая жизнь,
Ногою жмут газ.

Проносится такси
По слякотной Волхонке,
Рекламы мельтешат,
Шофёр к рулю припал.
Хохочет за стеклом
Красавица в дублёнке,
Но смеха не слыхать —
Проносится оскал…

А ледяная ночь
Уже летит на зданья,
И хрупкий мир висит
На скрюченном гвозде,
И возникает дом
На площади Восстанья,
Как будто крокодил,
Застывший на хвосте…

Даётся с опозданьем часто,
С непоправимым иногда,
Кому — взлохмаченная астра,
Кому — вечерняя звезда.

Воздастся с опозданьем вечным
Художнику за то, что он
Один в потоке бесконечном
Был для потомков почтальон.

Даётся с опозданьем горьким
Сознанье, что сказать не смог
О тех, что горевали в Горьком,
В Мордовии мотали срок.

Воздастся с опозданьем страшным
За то, что бросил отчий дом
И, пусть небрежным, карандашным
Родных не радовал письмом

Даётся, душу поражая,
Как ослепительная новь,
По-настоящему большая,
Но запоздалая любовь…

…Упала тьма и подступил озноб,
И жар вконец защекотал и донял,
Когда он тронул свой горящий лоб
Легко и быстро, словно печь — ладонью,
И разглядел светильники в ночи,
И пристальней вгляделся в звёздный хаос:
Их было семь… и острие свечи
Зловещее
над каждым колыхалось…
И ветер дул, неся в ноздрях песок,
И голый путь был холоден, как полоз,
И — от безумия на волосок —
Он услыхал идущий с неба голос
И оглянулся, и повёл плечом, —
Была темна безлюдная дорога,
Но голос шёл невидимым лучом,
И плавились слова в душе пророка.
И в ухо, как в помятую трубу,
Текло дыханье воздухом горячим,
Подсказывая верному рабу
Посланье в назидание незрячим,
Посланье в назидание глухим,
Как приговор и страшное возмездье…
И замер Иоанн, когда над ним
Застыло роковое семизвездье,
Когда запели трубы и когда
Под всадниками захрапели кони
И вспыхнула зловещая звезда —
Полынь-звезда на мутном небосклоне…

Я ждал его, как воскресенья,
Я думал: арбузы… ранет…
Но вот — пролетели мгновенья
И летнего времени нет.

Моё человечье, земное
Вдоль каменного парапета
Ушло в измеренье иное,
Уплыло короткое лето.

Хоть я до веселия падкий,
Закрыли моё шапито.
Страницей из школьной тетрадки
Судьба от рожденья и до…

У памяти в душном кармане
Слова из больного напева.
Прочтение, словно в Коране,
Обратное: справа — налево.

Обратно листаются годы,
И вдруг понимаются как
Российская сущность свободы —
Распад, растворение, мрак…

Уже не надо вразнобой
таранить
стену.
В проломе видим мы с тобой
немую
сцену:
Башкой пробившие дыру
и зло,
и слепо
Бодают лбами на юру
родное
небо…
Мечтанья обратились в дым,
в морскую
пену.
Как пусто в этой жизни им —
пробившим
стену!
Они на фоне синевы
почти
уроды
Не осознавшие, увы,
своей
свободы.
А где-то звякают ключи,
проводят
сверку.
И ожидают палачи
отмашки
сверху.

Лагерей и питомников дети,
В обворованной сбродом стране
Мы должны на голодной диете
Пребывать и ходить по струне.

Это нам, появившимся сдуру,
Говорят: «Поднатужься, стерпи…»,
Чтоб квадратную номенклатуру
В паланкине носить по степи.

А за это в окрестностях рая
Обещают богатую рожь…
Я с котомкой стою у сарая
И словами меня не проймёшь!

Больная смерть выходит на дорогу,
Тяжёлый воздух лапами когтя.
Мы пожили своё, и слава Богу,
Но каково тебе, рождённое дитя?..

Но каково нечаянно зелёным
Побегам вдоль вокзалов и дорог?..
Давай подышим воздухом казённым,
Поскольку платим за него налог!