Николай Глазков - Избранное

Я велик, и не на ходулях,
Мой разум и вера не шатки.
Я покину трамвай на ходу,
И не просто, а с задней площадки.

Мне ль удариться стоит в запой?
И — растак твоего ферзя!..
И полезу через забор,
Если лазить туда нельзя.

И не все превращается в дым,
И не всякий желает быть графом.
Ну и буду срывать цветы,
Не платя садовникам штрафа!

А коль трезвон надоел патефона,
И на сердце тоска полегла,
Нет приятнее музыки звона
Разбиваемого стекла.

Если гений мой бьет впустую,
Это значит: я буду после,
А покуда только бастую
На заводе жизненной пользы.

С тарабарщины этой не тронусь я
В путь далекий,
Пыль клубится конусом
Вдоль дороги.

Ветру больше делать нечего.
Будто Брут,
Ветер воет воинственно вечером,
Люди врут.

Ну а мы, поэты, что мы делать будем?
Призывать напрасно свет к ответу?
Пыль пускать в глаза, как ветер людям?
Строить ветряные мельницы, как люди ветру?

Их глаза отливают закатами,
Игроки обступили кругом.
Чтоб играть открытыми картами,
Надо сильным быть игроком.

Поэты — боги, пусть каждый знает,
Даже лбы, которые м е дны:
Во-первых, потому что поэты жаждут,
Во-вторых, потому что бессмертны.

Поэты жаждут чести и славы:
И того, и другого достойны.
Поэты не литературные завы, —
Они воины.

Поэты знают, за что им биться,
Не чертите поэтам границ пунктир,
Не ломайте спицы у колесницы,
Летящей по творческому пути.

Холуи и подхалимы
Самые тщеславные
Рушили неутомимо
Церкви православные.

Холуи, конечно, цепки,
Но бывают странности:
Подхалимы сгинут, церкви
На века останутся!

Возводился корпус № 8.
И лопаты ударялись оземь.
И от ветров
Подымалась пыль.

Наконец на глубине 2,5 метров
Обнаружен череп был.

Может, он убит винтовкой ТОЗ;
Но не умер он, а только замер.
Пусть лежит. Как говорил Христос,
Мертвые себя хоронят сами.

Не признан я бездарными такими,
Которые боятся как огня
Непризнанных. Им нужно только имя,
Но именно имени нет у меня.

Но все равно. Способен я на то,
И ты поймешь, в газетах роясь,
Все это вышеупомянуто…
За что боролись?

Не хочу я здоровой советской мистики,
Одного хочу лишь:
Чтоб в сегодняшний день мои стихи
На эпиграфы разошлись.

Я равняться, как и все, по средним
Не имею никаких охот.
Как достойный капитан, последним
Я покину футуризма пароход.

Я потерпел под небом крах,
Хоть было небо темно-синее…
Я побежден. Мне плохо, как
Итальянцам в Абиссинии.

Я молодец, что мир постиг,
И сам себе я шар земной, —
И даже тот меня простит,
Кто недоволен мной.

В отряд наш явилась девушка N.
Зовут ее Лена.
Она попадать не желает в плен,
И море ей по колено.

Но я возразил ей, что в море глубко
И ей по колено не море, а юбка.
Она сказала, что эта обыденность
Ей надоела. Она обиделась.

Он в чужое небо лазил,
Ибо власть ему дана
Разрушать на радость расы
Неповинные дома.

Хоть летал часами долгими,
В облаках скрываясь ватных,
Но на подступах к гор. Горькому
Протаранен был стервятник.

Долетался и доюркался,
Получил свое возмездье —
И лежат осколки «юнкерса»
На завидном видном месте.

Возле памятника Чкалову,
Чтобы пальцами стучали
Все — от старого до малого —
По осколкам горьковчане.

Это чтоб ребята малые,
Металлические части
От стервятника отламывая,
Испытывали счастье.

Корабли ушли на базы,
Небосвод синел…
Жили-были папуасы
И миссионер.

Он рассказывал им сказки
Про духовный быт,
А они, закрывши глазки,
Поглощали спирт.

Но один из них однажды,
Думая про рок,
Заявил ему: — О наш ты
Пастырь и пророк!

Отпусти нас в Апеннины,
Где священный Рим,
Под напевы пианины
Мы его узрим…

В мелких и грязных делах
здорово руки умыть,
Смело взглянуть в жизни
слащавую муть.
К черту уйти навсегда
да при этом иметь
Только лишь веру в себя
да черного хлеба ломоть,
В поле открытом его
пополам разломить
Здорово…………..!

Поляками Москва была оставлена,
И двести лет должно было пройти,
Чтоб армия бежала Бонапартина
По самому обратному пути!

Есть в этих цифрах что-то предсказамое,
А потому имею я в виду,
Что, может быть, случится то же самое
В 2012 году!

Диалектический контакт
Явленья сущности и сущности явлений,
Действительность, ты — проходящий акт
В трагедии эпох и поколений.

И это повторяющийся факт,
Которому нельзя не покоряться.
Хоть факт упрям, но мы живем в антракт,
Где происходит смена декораций.

В такие дни стихи срывают с губ,
Зажатые в какой-то жуткой сумме:
Во-первых, тот, кто безнадежно глуп,
И во-вторых, кто дьявольски безумен!

Мне ночь дарует мрак,
Сверлит сознанье рок.
Да здравствует дурак,
Проникнувший в мирок.

А я совсем не то,
И песнь моя не та.
Я гений и знаток,
Но действую не так.

«Самиздат» — придумал это слово
Я еще в сороковом году.
Время предвоенное сурово:
Не щадились яблони в цвету.
Те событья со стихами сверив,
Я не одного себя виню:
Яблони нарком финансов Зверев
Погубил налогом на корню.

Вырубались уголки глухие,
И сады российских деревень,
И стихов дремотную стихию.
Сокрушали все, кому не лень.
Именно тогда я, очень странный,
Поступил почти как психопат:
Вместо публикаций и изданий
Выдумал ненужный Самиздат.

Не сдаваться было трудновато,
Издаваться было тяжело —
Слово то, которое крылато,
Мировую славу обрело.
Самиздат без всякого подвоха
Действовал отважно, как солдат…
А сегодня мы живем неплохо
И кончается мой Самиздат!