Николай Глазков - Избранное

Зимой метель как мельница,
А летом тишь да гладь.
Конечно, разумеется,
Впрочем, надо полагать…

Все было просто и легко,
Когда плескалась водки масса.
От нас то время далеко,
Как от Земли до Марса.

В то время не был домовой
Прописан в книге домовой,
Сидел в трубе он дымовой
И слушал ветра вой…

Я сочинил стихи о том,
Что день готовит мне вчерашний.
Потом уединился в дом,
Каменный и трехэтажный.

Его ломать не надо при
Реконструкции столицы.
Хоть этажей в нем только три, —
Но шесть, когда в глазах двоится.

Безынститутье как пробел,
И должен отыграться я…
Тогда Асеев, как Флобер,
Мне дал рекомендацию.

Литературный институт!
Его не посещаю разве я?..
А годы бурные идут,
Огромные, как Азия.

Сразится Азия со всеми
Под предводительством Москвы,
И в день весенний и осенний
Войска пойдут через мосты.

Я почему-то в это верю:
Настанут лучшие года.
Шумят зеленые деревья,
Течет студеная вода.

Вода срывается с вершин
И устремляется в кувшин.
В Поэтограде так же вот
Работает винопровод!

Хотя играл огнями город, но
Ночь темна, снег бел и светел.
Она спросила: — Вам не холодно? —
Была зима. Шатался ветер.

Была зима. Я поднял ворот, но
Мог бы спрятаться за доски.
Она сказала — Вам не холодно? —
А было холодно чертовски.

В силу установленных привычек
Я играю сыгранную роль:
Прометей — изобретатель спичек,
А отнюдь не спичечный король.

Прометей — не генерал, а гений…
Но к фортунным и иным дарам
По дороге признанной и древней
Мы идем, взбираясь по горам.

Даже если есть стезя иная,
О фортунных и иных дарах
То и дело нам напоминает
Кошелек, набитый как дурак!

У него в руках искусства залежь,
Радость жизни, вечная весна…

А восторжествует новизна лишь,
Неосознанная новизна!

Славен, кто выламывает двери
И сквозь них врывается в миры,
Кто силен, умен и откровенен,
Любит труд, искусство и пиры.

А не тот, кто жизнь ведет монаха,
У кого одна и та же лень…

Тяжела ты, шапка Мономаха,
Без тебя, однако, тяжелей!

Повседневно-будничная праздность
Невозможным сделала успех.
В результате появилась разность
Всех МОГЛИ и УПУСТИЛИ всех.

И тогда, упрямы, как решенье,
Может быть, самих себя рабы,
Испугались мы не поражения,
А того, что не было борьбы!

Пусть ошибочно это открытие,
Сообщаю новую весть.
На творителей и вторителей
Мир разделен весь.

И творители проторяют
Неизведанные пути,
А вторители повторяют,
Ибо надо куда-то идти…

С женщиной какой-нибудь такой,
Очень замечательно хорошей,
Хорошо, обняв ее рукой,
Целу ночь лежать на ложе.

Звездами заерзается высь,
И, постигнув неба откровенье,
Ты воскликнешь: — О, остановись! —
Но не остановится мгновенье!

Когда я шел и думал: ИЛИ — ИЛИ,
Глухонемые шли со мною рядом,
Глухонемые шли и говорили,
А я не знал, я рад или не рад им.

Один из них читал стихи руками,
А два других руками их ругали;
Но, как глухонемой глухонемых,
Я не способен был услышать их.

Вот так вокруг бушует жизнь иная,
А может быть, не жизнь, а болтовня,
И я, поэт Глазков, не принимаю
Людей, не принимающих меня.

Пусть пламя опирается на уголь
И старый отменяется режим,
Они всегда бряцают лженаукой,
Ну а искусство ненавистно им!

Мудрецы и поэты чудят и чудили.
Чудотворцы они, как на них ни смотри.
И, не ставя во грош дважды два — четыре.
Приближаются к формуле: дважды два — три.

Но таких человеков немного в мире,
Большинству их заумных идей не понять.
Большинство, переоценивая дважды два — четыре.
Приближаются к формуле: дважды два — пять!

Ночь Евья,
Ночь Адамья.
Кочевья
Не отдам я.

Табун
Пасем.
Табу
На всем!

Люди едут, бегут авто,
И не знаю я, почему
Все, что делаю я, не то:
И не то, и не путь к тому.

Если карты, то будут биты,
Если шахматы — будет мат.
Пусть к победам пути закрыты,
Я нисколько не виноват!

Путь-дорога
Без итога
Хвалится длиной.
Скоро вечер,
Он не вечен,
Ибо под луной.

Или прямо, или криво,
Или наугад
Все пути ведут не к Риму,
А в Поэтоград!

Эти все события, которые
Летописи хартии хранят,
Во любом учебнике истории
Те найдут, которые хотят.

У поэтов есть своя история,
Началась она у тополей,
Где простой пастух, свирель настроя,
Воспевал идиллию полей.

Он не знал, что за работу плату
Всякий должен получать мастак,
Что противники матриархата
Говорили: «Мать твою растак…»

Что друг друга невзлюбили люди
И вооружились до зубов,
Что огромная эпоха будет
Эрою свободных и рабов.

Но уже прошла эпоха эта,
Тот певец древнее, чем Гомер,
Мыслят современные поэты
Образами радужных химер.

Я хороший, против правды не попрете,
И фортуна будет за меня,
Ибо очень долго была против,
А должно все в мире заменяться.

Хочу, чтоб людям повезло,
Чтоб гиря горя мало весила,
Чтоб стукнуть лодкой о весло —
И людям стало сразу весело.

Вижу город я, где нет для ближнего
Никаких таких лишений лютых
И совсем ничего лишнего
Ни в вещах, ни в словах, ни в людях.

Там весь мир пополам не расколот
И поэты не знают преград.
Вы не верите в этот город,
Вы не верите в Поэтоград.

Вы наденете платье цвета
Черного бутылочного стекла,
И пойдете на край света,
И себе не найдете угла.

Все Вам будет враждебно и чуждо,
Потому что Вы их умней,
Где нет мысли, не может быть чувства,
Бросьте их и отдайтесь мне.

Эти сволочи Вас заманили
В логово их мелочей.
Вы за меня ИЛИ
За сволочей?

Приходите ко мне. Занавесим окно
(для рифмы) шторой.
И будем пить
За такую дружбу, меж нами которой
Нет и не может быть.