Николай Глазков - Избранное

Знаю я, что ничего нет должного…
Что стихи? В стихах одни слова.
Мне бы кисть великого художника:
Карточки тогда бы рисовал.

Продовольственные или хлебные,
Р — 4 или литер Б.
Мысли удивительно нелепые
Так и лезут в голову ко мне.

Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый — век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!

А вот и чайник закипел,
Эмалированный, сиреневый,
И он отвлек меня от дел,
И он напомнил мне сирены вой.

Все это было, было, было:
Во тьме ночей необычайных
Сирена выла, выла, выла…
И не напоминала чайник!

Знаю я, что скоро корни
Пустит вглубь олива мира.
Смотрят люди с колокольни,
Той, которая квартира.

Хороши пути окольны,
Да по ним идти три года.
Смотрят люди с колокольни,
Той, которая работа.

Впрочем, люди беспокойны:
Не у всех ума палата.
Смотрят люди с колокольни,
Той, которая зарплата.

Я в комнате смотрю на раму
И потемневшее стекло.
Вдруг возникает панорама.
И ослепительно светло.

Пусть холодно и ветер дует,
Столица Родины Москва
Салютует
Доблестным войскам.

Раздаются могучие залпы,
Воздавая героям хвалу.
Если фронт устремился на Запад,
Не беда, что мне трудно в тылу!

В эти дни всех гуманнее
Неустанное слово «вперед!»…
Близок день: протаранит Германию
Гениальный советский народ!

Современная война
Отгремела в городах
И меня толкнула на
Размышленья о годах.
Тех, которые ушли
Ото всех,
Тех, которые прошли
Без утех.

Тех, которые
Бога бред.
Я писал историю
Этих лет.

Счастлив, кто врага разит,
Совсем не страшась контратак.
От ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ
До БЫЛ РАЗБИТ ВРАГ
Легла пятилетка войны.
Ее за четыре года
Выполнили сыны
Трудового народа!
Победа как никогда близка:
Даже время не кажется длинным.
Наши доблестные войска
Встали в очередь за Берлином!

Помню день недобрый объявленья
Немцем не объявленной войны,
И висели всюду объявленья…
Закричали про войну они.

Точно так же радио играло,
Было много всяческих людей…
Танки шли весь день и утром рано.
Я сказал тогда: — Недобрый день.

Торчат от радуги концы,
Как пара дуг, как пара хорд,
И вот на пристани Ловцы
Остановился пароход.

Ловцы чего? А счастья нет.
Правы и те и эти;
Подобно теням на стене
Проходит все на свете.

Отчасти сходна жизнь моя
С плывущей по воде иголкой.
И горькуировался я:
Эвакуировался в Горький.

Но все случается над Волгой,
И вот, со злости и от зла,
Бомбили немцы город Горький
В ноябрь 4-го числа.

Как будто огненные нитки,
Шли пули красною чертой,
Зазря бабахали зенитки,
Не попадая ни во что.

Летели самолеты в дали,
И немцы, горе-мастаки,
Бомбили, но не попадали
В великолепный мост Оки.

Итак, они бомбили воду,
И бомбы падали, тоня;
Но зарево автозавода
Уже слилось с закатом дня.

Все то прошло легко и быстро,
Но не забудется оно:
Страх, горечь, злоба, любопытство
Смешались и слились в одно.

Трамваев не было в помине.
Мы шли пешком. Хотелось мне
Позаменять дома в Берлине
Развалинами из камней.

А между тем, когда темнело
И надвигалась ночь как бред,
Мы, как один, бросали дело
И уходили на обед.

Никогда не надо повторяться,
Никогда не надо возвращаться,
Никогда не надо догонять,
Никогда не надо ждать.

Однако жду и час и два я,
Хотя жданье трудней, чем труд.
Официантки — как трамваи:
Когда их ждут, то не идут.

И этот год, в который голодал,
Теперь я называю Сорок скверным,
Ну а стихи по разным городам
Я рассылал друзьям, хорошим, верным.

А письма шли, как все тогда, не скоро,
Но находили горьковский мой адрес.
Стихи полузабытого Глазкова
Читались, почитались, не печатались.

Судьба судьбы командует судьбою,
Неповиновенья не терпя.
Ты можешь пропадать — и черт с тобою,
Твоей судьбе теперь не до тебя.

Ей очень холодно. Дрожишь, дружище,
А тут еще бессмысленный обед ищи,
Но на войну поехать не решишься
И от войны не убежишь в убежище.

Зачем вся жизнь моя игра —
Я это не кумекаю.
Я видел сон: река текла,
Глубокая, но мелкая,

Тогда поплыл я по волне,
Но не пловец, а странник,
И чудный берег плыл ко мне
В каких-то белых зданьях.

Он плыл, до дна его пока
Я не достал руками,
И тут закончилась река
И началась другая.

Я стал ее переплывать,
Однако сон пришлось прервать.

Проснулся я. Была весна.
Вода как таковая;
И я отыскивал для сна
У Волги толкованье.

Одна река суть — я поэт,
Судьба моя такая,
Другой реки пока что нет,
Но будет и другая.

Погибну ль средь ее воды ли я?
Подлунный мир хоть стар, да нов.
Среди воды торчит флотилия
Полузатопленных домов…

Многое кажется глупым.
Очереди за булкой.
Царствие нищих духом.
Мы промышляем курнуть.

Огнеупорные губы
Курят окурок окурка,
Чтобы не верилось слухам
И разлетучилась нудь.

Я не боюсь души растрат,
Хоть знаю — это хлам;
Но хорошо, что Герострат
Спалил Дианий храм.

И хорошо, что солнце жжет,
А стих предельно сжат,
И хорошо, что колос желт
Накануне жатв.

И хорошо, что будет хлеб,
Когда его сберут,
И хорошо, что были нэп,
И Вавилон, и Брут.

Да славятся мои друзья,
Я ибо их поэт,
Иные знамя водрузят
Над полюсом побед.

Иные сгинут просто так,
Но вспомню и о них,
Чтоб всех их обессмертить как
Героев книг моих.

Пусть не печатают того,
Кто прозу дней затмил,
Материков и островов
Я завоюю мир.

Я сам себе корежил жизнь,
Валяя дурака;
От моря лжи до поля ржи
Дорога далека.