Николай Глазков - Избранное

В пространстве, где валялся лапоть,
Бродил с гитарой
НН, любивший девок лапать,
Развратник старый.

НН любил читать Баркова
И девок лапать,
И как железная подкова
Валялся лапоть.

И как соломенная крыша,
И листья в осень…
То шел бродяга из Парижа
И лапоть бросил.

Под ним земные были недра,
Он шел из плена.
Бродяга был заклятый недруг
Того НН-а.

Была весна, и пели птички.
НН стал шарить
В карманах, где лежали спички,
Чтоб лапоть жарить.

И вспыхнул лапоть во мраке вечера,
Подобный вольтовой дуге.
Горел тот лапоть и отсвечивал
На всем пространстве вдалеке.

Какой-то придорожный камень
Швырнув ногой,
Бродяга вдруг пошел на пламень,
То есть огонь.

А лапоть, став огня основой,
Сгорел, как Рим.
Тогда схватил бродяга новый
Кленовый клин.

Непостижимо и мгновенно,
Секунды в две,
Ударил клином он НН-а
По голове.

Бить — способ старый, но не новый —
По головам,
И раскололся клин кленовый
Напополам.

Тогда пошел НН в атаку,
На смертный бой,
И начал ударять бродягу
Он головой.

Все в этом мире спор да битва,
Вражда да ложь.
НН зачем-то вынул бритву,
Бродяга — нож.

Они зарезали друг друга,
Ну а потом
Они пожмут друг другу руку
На свете том.

Поскачут также на конях,
Вдвоем, не врозь,
И вместе станут пить коньяк
Небесных звезд.

Существует четыре пути.
Первый путь — что-нибудь обойти.

Путь второй — отрицание, ибо
Признается негодным что-либо.

Третий путь — на второй не похож он,
В нем предмет признается хорошим.

И четвертый есть путь — настоящий,
Над пространством путей надстоящий:

В нем предмет помещается в мире.
Всех путей существует четыре.

Движутся телеги и калеки,
Села невеселые горят.
Между ними протекают реки.
Реки ничего не говорят.

Рекам все равно, кто победитель,
Все равно, какие времена.
Рекам, им хоть вовсе пропадите, —
Реки равнодушнее меня…

Сорок первого газету прочти
Иль сорок второго.
Жить стало хуже всем почти
Жителям шара земного.

Порядок вещей неприемлем такой.
Земля не для этого вертится.
Пускай начинается за упокой,
За здравие кончится, верится.

Век двадцатый войной исковеркан.
Осознал с головы до пят его.
В глубину двадцать первого века
Я смотрю с высоты двадцать пятого.

Я смотрю сквозь веков венок,
Не вступивших еще в обращение.
И еще я смотрю сквозь бинокль
Поэтического обобщения.

Вижу город, где нет для ближнего
Никаких наказаний лютых,
И совсем ничего лишнего
Ни в стихах, ни в вещах, ни в людях.

На земле никому не тесно,
Не дерется с народом народ.
Скажут — это неинтересно,
А по-моему, наоборот.

Немец пытается окружить
Наши под Курском части,
Которым частицу судьбы решить
Выпадает несчастье и счастье.

Немец-мертвец не имеет лица,
Немец страшится сражаться.
Но всех нас схватила рука мертвеца —
Она не решится разжаться.

Обстреливаются на Нев е дома,
Сгорают стихов тома.
Потомкам будет неведомо,
Какие были дома.

Историками прилежными
Забудутся дни войны,
Но люди останутся прежними:
Богатырями Невы.

Если бы кто-нибудь мне сказал:
«Водку не пей — коммунизм начнется»,
Я только бы губы свои покусал,
Я б только подумал: «Мне это зачтется».

И чтобы, как в русское небо,
Французские девушки смотрели ввысь,
Я б н е пил, н е пил и н е пил,
А потом бы не выдержал и выпил за коммунизм!

Сообщало радио, что Германия
Фронт проигрывает Восточный,
А я не обращал внимания
И зачеркивал слабые строчки.

За невнимание прошу прощения
У бойцов, что дерутся отважно,
Но очень важные сообщения
Заставляют зачеркивать то, что не важно.

Без поражений нет побед.
Стих плох — в огонь бросай его.
Так неудавшийся поэт
Становится прозаиком.

Плохи рассказы — в печь бросай их,
А сам беги хоть в Лысково.
Становится плохой прозаик
Коллегою Белинского.

Пусть люди пишут — будешь крыть их…
Но и статейка брак дала?!
Не унывай, негодный критик,
А поступай в редактор а !

Видишь слово значее,
Отвергаешь сам его,
Что-то пишешь начерно
И слагаешь заново.

Рифма появляется,
Нечто вроде ролика.
Но не выявляется
Наших дней героика.

Видишь нечто славное,
Как бои на Немане,
Пропускаешь главное:
Не хватает времени.

За голову хватишься,
Бестолково тычешься,
Ан проходит два часа,
А потом и три часа.

Так весь день до вечера
Угорелый носишься
И к стихам доверчиво
Очень ты относишься.

Заставляют век, страна
Действовать, как гения.
Только надо экстренно:
Не хватает времени.

Научен ты опытом
В том числе и Пушкина —
Пропадет то пропадом,
Что стихом упущено.

И, ложась в постель свою,
Думаю до полночи:
Мол, если я бездействую,
То действую, как сволочи.

Чуть дремлет недремлющий пламень,
Затихший, но вечный огонь.
Резьбою изрезанный камень
Глядит первобытной строкой.

Объемлет селения пламень.
Но им освещается мгла,
И зодчим отвергнутый камень
Ложится главою угла!

Хочу одного, хотя я изгой:
Чтоб было всем хорошо;
А мир состоит из несчастий, из горь,
Да и из молекул еще.

Ни на кого не хочу пенять
За в чем-либо невезенье,
Надо понять
ВСЁ —
В этом мое спасенье:

Приказать, рассказать, досказать,
Сбить с замка замок,
Чтоб не мне могли доказать,
А я доказать мог.