Алла Кузнецова - Арифметика жизни (сборник)

Блокадник может поделиться,
Он этот ужас видел сам:
Блокадой выпитые лица,
Читаемые по глазам,

И шаг замедленный, где метры
Осиливает человек
(Наклон вперёд, как против ветра, —
И тихо падает на снег…).

Он помнит полумёртвый город,
Где Смерти правая рука —
Невыносимый страшный Голод,
Союзник лютого врага…

Как бомбовозы шли армадой,
Прицельно, планово бомбя,
Жгли продовольственные склады,
Чтоб город «выжрал сам себя».

Он может вспомнить злую долю,
Где и без боя, как в бою,
Когда несломленную волю
Внёс в биографию свою,

И дух надеждой поднимая,
Всё выстоял, коль так пришлось,
Тогда ещё не понимая,
Что это Мужеством звалось.

Какой-то добрый кровельщик – чудак,
Перекрывая старый наш чердак,
Мне крикнул сверху:
– Эй, ловите дочку!
Да приоденьте в новую сорочку,
Ей столько лет, что замуж бы пора!
И сбросил куклу на траву двора.

Она в густой траве ничком лежала.
Я, чувствуя, как комом горло сжало,
Взяла своё бесценное наследство —
Подружку из расстрелянного детства,
И, отойдя к сиреневым кустам,
Щекой прижалась к крохотным устам…

Когда беда вошла в наш мирный дом,
Когда война затмила всё кругом,
Мне куклу из тряпицы сшила мама,
Дрожащими от голода руками
Улыбчивый нарисовала рот.
В том сорок первом мне сравнялся год…

Ну, здравствуй, детства маленький свидетель!
Ты видишь – мирный день погож и светел,
Шумят хлеба, кругом цветут сады.
Живи теперь без горя, без нужды,
Назло врагам, назло смертям живи,
Как память нежной маминой любви.

На страницах книги старой —
Время, канувшее в Лету,
Тихо дремлют мемуары
Сотворивших нам Победу.

Там вписался звон награды
В богом проклятые годы
И сроднились боль утраты
С буйной радостью свободы.

И людей ушедших лица
На обложке светло-синей
Проступают, как живица
На сосновой древесине.

Усердно пишут грязный том
Любители смертей,
Приходят новости в мой дом,
Приносят плач детей,

Осиротевших матерей,
Руины городов,
Опять листки календарей
Пропитаны бедой.

И вновь печаль моя со мной,
И снова мысль сквозит,
Что кто-то крутит шар земной,
А кто-то – тормозит.

За окном жужжание и топот —
Автовышка, пилы, старый тополь…
Расчленяют ветви пышной кроны,
Носятся над гнёздами вороны.

– Люди, жив я!!! Ни дупла, ни тлена!..
Защищал собою ваши стены!..
Старикам в жару дарил прохладу
За терпенье в страшную блокаду!..
Всем нам хватит солнца и свободы,
Мне привычно мерить жизни годы!..

Но никто над тополем не сжалился,
Провинился тем, что он… состарился.

Чтоб сердце не стыло от будничной прозы,
А память хранила солдатские лица,
В кипенье поэзии многоголосой
Я Друниной строки ищу на страницах.

Чтоб помнить всегда, что бессмертное слово
В судьбе человека весомей, чем годы,
Живут во мне строки Сергея Орлова
И многих других, добывавших свободу.

Живут ваши строки красиво и долго,
Любимые мною поэты в шинели,
Как чистые росы на ржавых осколках
Тех страшных боёв, что давно отгремели.

Ирисы (в народе – петушки)
В рост идут, как только снег растает,
Сабельками листья прорастают,
Облачком лиловым – гребешки,
Дружно зацветают петушки!..

…Городской окраиною нашей
Танки шли гнетущим душу маршем
В поле, за пшеничный горизонт,
Не по дням, а по часам коротким
Изменялись линии и сводки,
На восток, к Москве, катился фронт,

Босоногая ребячья стая
Обгоняла танки, пыль глотая,
Молча вслед глядели старики:
«Наш ли воин отступает битым?» —
Женщины кривились от обиды,
Поправляя чёрные платки.
Трудный час, который страшно вспомнить!

Нет, не час – недели, месяца
Те, что были (помни, память, помни!)
Пыткою для каждого бойца,
Старика ли, женщины, подростка —
Всех, кто был способен понимать
Тяжесть слов, безжалостных и жёстких:
«Отходить», «сдавать» и «оставлять».

Сняли парня с танка экипажем,
В крайний дом внесли: «Спаси, мамаша!
Где теперь разыщешь лазарет?!.
Так уж вышло, вновь открылась рана,
Нету сил глядеть на капитана —
Постоянный жар да тяжкий бред.»
Женщина сорвала покрывало:
«Горе наше общее, – сказала, —
Здесь вот и кладите на кровать!
Разве может быть сейчас иначе?..
Боже мой, да он совсем ведь мальчик,
Нашим старшеклассникам под стать!»
Лоб горячий тронула губами,
Нежно убрала вихор упрямый.
«Настрадался, мой ты золотой!..
Четверо своих, он будет пятым!
Что же вы нахохлились, галчата?
Ну-ка, живо к речке за водой!»

…Он очнулся, взглядом изумлённым
Поглядел на потолок белёный,
Ходики увидел на стене,
Низкое окно с открытой рамой,
Ветку вишни с красными плодами,
В непривычной доброй тишине
Шлёпанье какое-то услышал,
В уголке заметил чубчик рыжий
Занятого делом малыша:
В пол ботинком вбить стараясь гвоздик,
Он пыхтел и хмурился от злости,
Ножки под себя смешно поджав,
Повернулся в сторону кровати,
Подошёл несмело: «Здравствуй, дядя!» —
По мужски ладошку протянул,
Молвил так серьёзно: «Меткий Митя!
А тебя – я знаю! – дядя Витя!»
Живо подтянул к кровати стул,
Чинно сел, ладошки – на коленки,
Луч заката заскользил по стенке —
Засмотрелся. Вдруг к дверям стрелой:
«Мама! – закричал, слова глотая, —
Он уже совсем не умирает!
Слышишь, мама? Он уже живой!»

Как тянулась трудная неделя!..
День, что год, то стон, то жаркий бред!
Женщина встречала у постели
Мало обещающий рассвет
С выжиданьем – что сегодня будет?
С мыслями – придётся хоронить…
И с досадой, что живые люди
Ничего не могут изменить.
Всем на свете поделиться можно,
Подарить и просто дать взаймы,
Только вот здоровьем – невозможно,
Даже между близкими людьми.
И ещё нельзя делиться жизнью,
Словно хлеб, разрезать на двоих
И сказать: «Зачем же долго жить мне,
Коль минуты сочтены твои?!.

И делилась мать, чем было можно:
Лаской, хлебом, козьим молоком,
Сном, надеждой, словом осторожным
О друзьях, что дальше шли с полком,
Тишиной и свежести вечерней,
Добротою из ребячьих глаз,
Митиным вопросом: «Он ничейный?»
И ответом Леночки: «Он наш!»
Чистым взглядом самой старшей, Нины,
Тихой, словно утренний рассвет,
Тёплыми ладошками Алины,
Маленькой, которой года нет.
Всем делилась: травами, плодами
Теми, что пошли здоровью впрок,
Да прокипячёнными бинтами,
Чтоб сумел он выйти за порог,
Чтоб сумел он, крепко встав на ноги,
Продержаться на семи ветрах
Беспощадной фронтовой дороги,
Где лютует ненавистный враг,
Мстить за вероломное коварство,
За людей, что в битвах полегли…
Да спасёт его её лекарство,
Налитое соками земли!