Татьяна Аксенова - Рябины на снегу

«Чем лучше поэт, тем страшнее его одиночество» —
Оно объяснимо, но не поддаётся уму…
Не хочется быть одиноким, по имени-отчеству,
Чужими-своими отвергнутым, как никому!

Ему невозможно такое терпеть положение,
Поэт без любви не продержится, этим – велик!
А книжек его дорожание – не дорожение
Дрожаньем огней на болоте, что хвалит кулик…

Не всякий кулик его славит, притом, одинаково:
Чем лучше поёт, тем вокруг него эхо – звончей,
И все – разбегаются: «Ишь, ты, поди ж, ты! Инако ты
Устроен, чем прочие! Прочь! Будешь вечно ничей!..»

Нечаянно жизнь оборвётся, почти что негаданно…
«Не гады – мы!» – взвоет толпа по причине толпы.
И солнце взойдёт, и всё снова пойдёт по накатанной:
Закаты в крови, да – в сто лет – верстовые столбы!

Что может быть участью, вымененной на участие?
Бывает ли счастие в имени заключено?
Ведь рифм сочетанием держится мир, чаще – часть его,
А ключ – не всегда отличается величиной.

На руках не плакала —
Бабушкиных, щедрых…
Сколько лет накапало,
Что лежишь ты в недрах?..

Кран мой протекающий
Незажившей раной
Каплет про тебя ещё…
Что поделать с краном?

Ты – в землице русской,
В недрах – глубоко́нько…
Бабушка, мне – пусто!
Как там – у покойников?

Мне не надо ладана —
Тускло за стеною.
Платьице залатано
Ниткой шерстяною…

Всё с твоей заплатою
Мне милей обновы,
Бабушка! Ты – плакала,
Потеряв родного?

Ты душою кроткой
Внученьку послушай:
Рано я сироткой
Стала. Непослушной!

И живу, мятежной,
И топчу суглинок!
Бабушка, ну, где ж твой
Веничек полынный,

Что вдвоём вязали
Под лампады светом?
Я – как на вокзале,
Но пока – на этом

Свете… Есть ли поезд —
До тебя доехать?
Чтоб не плакать, то есть,
Оставаться эхом…

О, наконец-то белой пеленой
Не угрожающая слепота
Мне заволакивает зренье…

Как прежде, кепку – набекрень я:
Зиме с листа способна слепок дать!
Стихийный оттиск был когда-то мной?
О, завихренья!..

Да, был, я помню превращенья миг…
Восславлю снег, утяжеливший ветки!
Какая маета – прозренье…

Про зренье: вот шагаю напрямик
Без троп – я их не вижу без разметки
И спотыкаюсь о коренья
В метро… Вот – завихренья!

Упали небеса. В них вихрь царил
Набежчиком среди развалин…
Деревьям не расправить плечи —

«Тулупы» намело! Кто ж говорил,
Что снегопад не актуален?
Что «трогают», волнуют, лечат
Стихотворенья? Вот – завихренья!

Слеплю снежок и запущу туда,
Откуда города упали
Шарами, полными живущих:

Снующих, вязнущих – вот, ерунда! —
И убегающих – в опале —
Иль пребывающих в паренье…
Вот – завихренья!

Коровьим пахнет молоком
Коровяковка. Пруд замком
Замкнул подлесок. Косяком —
Гусиный гай!..
Я снова здесь, и босиком —
Через луга
И обомлевшие от гроз,
И обмелевшие в покос.
Пасущихся коней и коз —
Приветный гам!
Лес лёг ковром полынных грёз
К моим ногам.
Лечу вершиной немоты
Сосновой рощи, до черты
Песка речного, до меты
Проточных вод…
Седлаю Сейм! И, без узды,
Он понесёт
На вспененной спине своей
Меня просторами морей
От белой мазанки дверей,
Раскрытых всем!
(Их никому не запереть,
И некому совсем…)
Под ставен яблоневый гнёт
Подставь ладони – упадёт
Закатом яблоко. Прождёт
Наш пёс Черкес
Хозяев… Всё, как в мой уход
Из этих мест.
Я вновь за изгородью лет
Коровий впитываю след,
Их шествие с полей – балет!
Полны бока
И солнца, в мой приход на свет,
И молока…

Пока я здесь, я буду помнить
Наш сад, и сколько было комнат,
Кухо́нку летнюю в саду,

И вдалеке я не забуду
Клубники полную посуду —
Вкус у́тра позднего во рту…

Я – частый аист над усадьбой.
С качелей старых не упасть бы
На острый сумеречный лес!

Разлит кувшин парного чуда,
Впитавший нежность незабудок,
Произрастающих с небес…

Над этим сном, как над истоком
Распахнутых дверей и о́кон,
Иконописных глаз и рук,

Там, где исконная отчизна,
Как вечный аист вечной жизни
Кружи́т мой беспокойный дух.

О, Господи! Грозу в себя вдохнуть,
Что настигала ночь мечами молний —
Себя Твоим возмездием наполнить
За грешный путь.

И гром, грохочущий совсем внизу,
По черепицам, скользким и покатым —
Раскаты гнева Твоего, когда Ты
Грозишь в грозу.

Омыть себя в слезах Святой любви,
Под струями из глаз Твоих печальных,
Чтоб смысл Земли познать первоначальный
И снова – Быть:

Существовать. Проснуться и дышать
Листвой новорождённою и влажной,
Невероятной тишиной бумажной
Карандаша…

И синий пар, и острый запах Слёз —
Всё источает чёрная землица,
Блестящая, что ляжет нам на лица
Дыханьем гроз…

Слова слетаются как птицы на ладонь,
Как бабочки на лампочку – не тронь
Мелодию сиреневого хора —
В ней соло легковейного Эола,
Как поцелуй невидимый, парит.
И если ты во сне увидишь город
И ощутишь мой поцелуй весёлый
Над светом башен – ты попал в Париж…

Слова слетаются, как птицы на ладонь,
Клюют мою к тебе, ну, не скажу: «Любовь» —
Открытку поздравительного лета,
Самих себя уносят в облака…
И вот моя ладонь – тебе, легка,
Свободна, льются из неё куплеты

О бабочках, что – на огонь! Им всё – заря…
А, может быть, слетаются не зря?
Сплетаются в невидимые фразы
На лунных окнах города… Ах, кто бы
Читал их независимо от нас?
Мы, недоступные простому глазу,
В гирляндах бабочек и птиц – автобус
В колонне, мчащейся на «Mon Parnas»…

Мои очертанья подёрнулись пеплом,
Как листья в туман…
Ну, что я успела? Любила и слепла,
Сходила с ума.