Андрей Небко - Затмение (стихотворения)

Андрей Небко – литературный псевдоним Андрея Александровича Анипко. Годы жизни 15.09.1976 – 08.07.2012.

Автор книги ушёл из жизни рано, стремительно и непоправимо. Книга, которую вы держите в руках, составлена не им самим. Издатели взяли на себя смелость включить в неё те произведения, которые в силу своей скромности и требовательности сам Андрей решительно бы «забраковал». Но «большое видится на расстоянии». Смерть автора многое расставила по своим местам. Он, бесспорно, талантлив в каждом из своих стихотворений, которые мы разделили на четыре тематических плана – Любовь, Затмение, Смерть, Эпилог. Деление стихов на главы знаменует четыре важные вехи в жизни автора.

Любовь – вера в её спасительные свойства, жажда её испытать, горечь разочарования ею – ведь любовь и жестока! Душа поэта ранима, открыта миру, непосредственна в своей искренности. Андрей Небко – вечный ребёнок, хрупкий Ангел с замирающей флейтой Крысолова в руках. Затмение – результат разочарования и боли: солнце зашло… Но оно же – Затмение – прекрасно своими приглушёнными акварельными красками, чуткой меланхолией, магией нетленной красоты. Автор поэтической книжки выражал себя, свою внутреннюю духовную жизнь и бесстрастную литературную Игру в Слове. Смерть оборвала жизнь, трагически подытожила судьбу. Но уход – не конец всему. Эпилог – обещание вернуться, продолжиться в памяти друзей, найти своего настоящего читателя.

Много стихотворений А. Небко останутся пока ещё неизданными. В силу разных причин. Всему своё время. В этой книжке всего 70 произведений. В каждой главе – по 22. Именно этому числу автор придавал особое нумерологическое и, видимо, сакральное, значение. 4 текста знаменуют собой Эпилог.

Публикуемые стихи философичны, глубоки по содержанию. Их с удовольствием и пользой прочитает филологическая элита. Но в то же время в «Затмении» есть тот смысл и тот нерв, который не оставит равнодушным каждое человеческое сердце, в котором отчаяние сменяется верой, а вера вновь и вновь подвергается сомнению. Андрей Небко прожил свою короткую жизнь трудно, но красиво. Он знал толк в Высокой Игре.

Его желанием было, чтобы каждый нашёл отражение своей жизни в его творчестве и позволил себе грусть, которая нынче не в моде, но так часто посещает всех нас, тех, кто жив и способен думать. Читайте! Хочется верить, что вы испытаете истинное наслаждение. А если сочтёте, что «Затмение» достойно ваших аплодисментов, – аплодируйте! Поэт услышит…

Издательство благодарит за помощь в сохранении творческого наследия Андрея Небко Е. Анипко, Л. Иванову, А. Горина.

студёный рай в твоих глазах, в твоих

застуженных, финифтью тонких игол

инеевых… который из двоих

тебе милей? – вон тот! – глядишь, и выиграл

всю пару их, студёную чету,

в которых рай, и пчёл стеклянных зуммер…

который из..? – а не плевать ли? в сумме

мне дорог каждый: в яблочном цвету

горит хрусталь; люблю, желаю оба:

качнётся занавес, взовьётся лёгкий газ,

и жизни за какой-нибудь из глаз

не жаль, и губы – узницы озноба.

ты не создан для песен, для сказок —

ощутимый, домашний, земной;

но из пёстрых лирических красок

не найду для тебя ни одной.

синий? серый? но в час обладанья

на камнях разгорается мак,

и скольжу, замирая, за грань я,

в рукотворный малиновый мрак.

и восходит малиновым дымом

узкий, тесный, как Золушкина

туфля, месяц, – и с грустью о близком

на валун набегает волна.

захлестнет – расколышет – отхлынет:

горяча и влажна борозда,

и на взморье малиновом стынет

расточительной ртути звезда.

2008

один только месяц в моих небесах

висит загогулиной спелой,

один только месяц… на шатких весах,

на скользких – танцует с венерой

амур, кучерявый, лобастый шалун,

с венерой, кудрявой и влажной;

над ними – сиянье лунейшей из лун,

такой же роскошной, распашной,

в которой, держась за кривую, тону,

за скользкую ручку дверную.

как месяц без промаха входит в луну,

кудрявой межи не миную,

и лягу с луной, и на зыбких весах

с амуром венера возляжет,

и влагой, и негой потянет в низах,

и в небе ночном – простоквашей

захлюпает свет, и незримая связь,

сырая, меж верхом и низом,

и, влагой и негой захлебываясь,

корячусь, на месяц нанизан.

2008

а здесь трава, и лилии, и маки,

и мальчик лет двенадцати – большой! —

глядит, как диск над ледяной межой

круглится, тускл, и вспыхивает паки,

и канет в ночь; глядит, как светлячок

несёт в траве дозорный свой фонарик;

и кто-то шляпу на кривой сучок —

там, высоко – повесил, – нет, рогалик

обкусанный! и колется кунжут,

рассыпавшись по скатерти-простынке;

и обо всем, привидевшемся тут,

рассказывает мальчик без запинки

и тридцать лет спустя, и пятьдесят

таким же мальчикам, тихоням и задирам,

и ледяные вишенки висят —

всё те же! – над ручным и робким миром.

2007

ты хотел тишины? получай тишину:

ветра вой и бубнилка дождя.

ты ушел с головой в эту тину и тьму,

но забыл рассказать, уходя,

как прекрасен закат над сутулым мостом,

как ты счастливо было, дитя.

из душистого ила, зеленых истом

летней влаги вставала, хотя

громкой жизни, заря, – но, годами соря,

ты судьбу свою протанцевал,

и теперь ты одет в чешую пескаря,

и дрожит, и мерцает металл

драгоценный; ты сам себе рыл западню

с первых дней, первых лет, первых лун —

был ты юн? а теперь в золотую броню

бьется рокотом сонным бурун,

и уже далеко до зари, до росы,

и часы остановятся вот-

вот, – а сизый закат отошёл за мысы, —

значит, кто-то увидит восход,

и чужая забота взлелеет ростки

золотые… а здесь – тишина,

ветра вой; спи и грезь, будто недалеки

первый день, и заря, и луна!

2008

Предо мной, подо мной голубой Океан,

я, наверное, пьян, но уже не поможет

ЛТП и т. д.; день мучительно прожит;

я полярный буран наливаю в стакан.

Эта стопка метелей, чекушка пурги

голубой, и буран надо мной, подо мною;

мне уже не поможешь, да я и не стою

чьей-то помощи, но всё равно «помоги!»

умоляю, а сам наливаю в стакан

вьюги сто пятьдесят, осушаю, и снова

наливаю, и снова в плену голубого

забытья; полынья, а под ней – Океан