Андрей Драгунов - Происходящее. Стихотворения

Всё то, о чём теперь не вспоминают —
мужчины, или женщины не помнят —
безделица – без точного названья,
что прежде называлася – любовью.
Действительно пустяк. Так – безделушка.
В глазах слеза. Цветочки полевые…
Испачканная нежностью подушка…
И бесполезное с утра – в итоге – имя,
как два билета в сумке, чтоб доехать —
куда-нибудь и… больше не встречаться.
Так первая кончается потеха…
Чужие люди топчутся на станции.

В перечислении – просто – книги, тетрадки, брюки…
Всё, что осталось после твоей кончины.
Всё, что не сгрызли мыши, не поделили между собой старухи —
говорят так положено – раздавать на память вещи мужчины —
одиноким женщинам. Странный, смешной обычай —
старые вещи на память – чужим соседям…
Это, как письма – кому-то – на память – до неприличия,
или, как подглядывать через неплотно закрытые двери.
Список – не длинный – всё больше бумаги, бумаги, бумаги… опять же письма.
Не ко всем сохранились конверты и… разный почерк —
настроение… или – так – варианты жизни.
Иногда без марки, но с красной пометкой – Срочно! —
лично в руки. Исписанные блокноты.
Перечёркнутые страницы – видимо был не в духе…
или опять, как всегда, потерял кого-то,
или снова были «божественные» старухи
и отвлекали… Осень в цветном развитье —
выбрал же время – чтобы ещё до снега
и до какого-нибудь торжественного события,
то есть, пока звезда не свалилась с неба
и не стала каплей, высушенной в ладонях —
сберегаешь её, как обычный кусочек соли,
то есть, как слезу, упавшую, вдруг, сегодня —
не потому что так надо, а просто – больно…
И никакого равенства, мира, братства —
в это время года. Мёртвые ждут отправки…
Старухи ждут, соответственно, вывоза тела, чтобы убраться,
то есть, помыть полы и… получить все справки
о выбывании с данных квадратных метров —
данного жителя, что и не житель больше
и что он отъезжает до сто первого километра —
подальше отсюда – поближе к Польше,
что ему так нравилась. Краков, Пшемысль, Радом.
Города, откуда Европа, как на ладони…
и кажется, что ещё чуть-чуть и свобода рядом —
может быть завтра… а для него – сегодня,
потому что уже не скажешь – Давай созвонимся
и назначим встречу в следующий понедельник…
Потому, что вынос тела сейчас состоится.
Потому что – тетрадки, книги, брюки, письма… еженедельно!
И тоска бессрочна. Убытки за счёт семейства,
что тебя забыло – ещё до твоей кончины…
Совпадение, может быть, но – если в крови злодейство —
то пусть достаются бабкам – вещи у мершего мужчины.

Я хотел бы жить на Чёрной речке —
не на той, где Пушкин с дыркой в пузе
отправлялся, как сказали в вечность —
на другой, где самосвалы грузят
свежим щебнем. Где вода о камень
точит время – медленно, упрямо…
Где костра неугасимый пламень
согревает путника с вокзала,
где теперь восторженные лица —
провожающих… и пирожки с картошкой
у буфетчицы, что тоже веселится,
продавая водку – на дорожку —
к пирожкам и к проездным билетам…
Не состаришься, покуда не доедешь,
став свидетелем движения при этом…
и в присутствии болтающих соседей —
ни о чём. О пирожках с картошкой —
сколько едешь – столько покупаешь,
созерцая провода в окошке,
станции, которые не знаешь,
но любуешься простой кирпичной кладкой —
кто строитель?.. – проводник не знает…
Водка, пирожки, коньяк украдкой…
только покурить не разрешают,
чтобы переезд не слишком сладким
был, наверное… Но кто об этом знает.
Речка. Пушкин. Пирожки с картошкой.
Самосвал со щебнем – чтобы было
на отсыпку кладбища в Россошках,
где войну водою смыло. Смыло.

Вдали от суетного дня,
после шести, после заката —
нет никого возле меня —
ни дочки, ни жены, ни брата,
ни, даже, друга, что один
поддерживал в часы печали
среди ахтубинских равнин —
не обозначенных в начале —
творения – средь прочих дел.
Господь не разглядел пейзажа…
или не очень-то хотел —
зачем ещё одна поклажа —
в перемещении туда,
откуда – только горсткой пыли,
что тоже, впрочем, ерунда,
которую потом забыли…
Развеяли, как стыд и срам,
по улицам и подворотням.
По плешинам и головам…
Один – навеки – как сегодня.

Гюстав Флобер… Тугие паруса…
Я список тел прочёл наполовину.
Закончить бы уже в мои года,
а я всё тискаю, с устатку, середину…
и пробую ещё поговорить —
немного – о любви, о смысле жизни,
о том, что некого и не в чем обвинить…
А женщины глупее и капризней,
чем, выложивший яйца, утконос,
которому всегда не та погода —
для выведения своих птенцов… Вопрос —
в Австралии какое время года
сегодня? Осенью считают поросят…
Гюстав Флобер – каких-нибудь пеструшек,
что по утрам так сильно голосят,
распугивая взбалмошных старушек
кудахтаньем. Такие времена…
Тугие паруса – за ними ветер —
гоняется… Туда-сюда – устал.
Никто теперь за это не в ответе.

Во мне осталась только капля счастья —
воспоминание о том, как это было —
когда-то, где-то. Медленное – Здра-сьте… —
как будто камушки волною смыло. Мило…
или мело уже во все пределы —
Свеча сгорала на столе… Свеча сгорела…
Оставила лишь выгоревший хвостик…
и никого, к кому заехать в гости.

Всё сказано! Всё выпито – прощай!
Всего пол жизни – большего не надо!
Не открывай мне дверь, не жди на чай!
Я там – ты тут… И осень где-то рядом.

…как маятник в часах – Фуко,
покрывшийся немного пылью —
гляжу в окно – почти ничто —
стул, о котором все забыли —
так деревяшка… Так – пустяк!.. —
оставленный для украшенья
в пустой квартире. И никак
не победить в таком сраженье.
Качается… скрипит, скрипит —
и стул, и я – в пустой квартире.
Луна из-за ветвей глядит,
как лампочка в глухом сортире.

…и будут в чужих городах надрываться трамваи.
И зеркало будет грешить, напрягая сетчатку —
коверкая линии… Где-то с фабричных окраин
будут стучать каблуки, разбивая брусчатку —
из недобитого века. Количество линий —
соизмеримо с количеством складок на платье…
Только хватило бы и каблуков и извилин —
не соскользнуть и добраться до тёплой кровати,
где непременно дождутся – и папа, и мама…
только не тот, кто был первым сегодня, под утро…
так как луна – полным светом – в оконную раму
сеет всё доброе, вечное – ежеминутно.