Андрей Драгунов - Где-то здесь. Избранные стихотворения из трёх книг

Пока ещё чернеет словом лист
и лампочка горит, пыльцой наморщась —
от мотылька – наивный оптимист,
желающий согреться… Где-то площадь
ещё шумит и музыка без нот
из репродуктора моё терзает ухо —
пока ещё… фонтан смывает пот
с брусчатки площади. Какая-то старуха
бутылки собирает из бачков,
остатки пирожков себе на ужин —
начало века… видимо таков
удел того, кто никому не нужен,
по крайней мере в данный день и час.
Синоптик обещает потепленье —
ещё… и мотылёк согреется как раз —
последний раз, под утро в понедельник.

Когда и листья закончились – голый лес
стал почти забором. «Ау» пропадает в ветках,
не найдя адресата… кого-нибудь вообще,
кто ещё различаем в древесных сухих отметках,
как какой-нибудь, скомканный ветром, сушёный лист —
разотрёшь в ладони – останется только мусор —
ничего из того, что было – так пианист
разбирает ноты в клавишах. Савик Шустер
разбирает буквы, вдавленные в эфир,
но слова стекают, как мальчик по белой простыне…
не помогает, даже, тёплый в углу сортир —
важная вещь, особенно, поздней осенью,
а зимой – тем более. На сколько хватает рук —
потянуть за ветку, чтоб, как пером, по луже
расписаться, комкая дрожащий, неровный звук,
будто бы лужа, точно, как я – простужена…
и не спешит согреться под коркой льда,
чтобы дожить до первого потепления…
Деревья, совсем пустые, сквозь облака
пропускают небо в лужу – без сожаления.

Как листва стекается с мусором в водосток —
утекает прошлое, выжатое из камня —
до последней капли – Создатель не слишком строг
в выборе методов – всё убежит до капли
из последней струйки, что, как по щеке слеза —
на рукава рубашки в большую клетку,
смяв за собой ресницы, вообще глаза,
как уже ненужную в пейзаже – вообще – отметку.
И мокрые пальцы, сжимая в кулак листву,
как холодные ветки, надеются не замёрзнуть
с наступлением холода, что ближе всегда к концу,
по крайней мере – года… тем паче к звёздам.
Но терзает память, оставшаяся не у дел,
потому что бумага терпит, но не погода —
осень кончается, снег у подъезда сел,
как с пирожками школьники – не удобно
для проживающих, как на траве дрова,
смяв под собой оставшуюся природу,
т.е. тычинки, пестики, чьи права
и без того нарушены огородом,
что как последняя радость для этих мест,
тем более осенью, когда урожай в подвалах…
если останется что-то, что мышь не съест,
то до весны сохранится под одеялом.

Вот и ты состарилась рядом со мной,
пепельница, купленная на распродаже,
из какого-то старого дерева, с чешуёй,
как у ящерицы, или у рыбы, даже.
Но поскольку и ты состарилась, как и я —
не имеет значения – что видишь перед собою —
долгие годы ты выручаешь меня…
Не представляю – как жил бы с такой другою.

Выходя из дома, теряешь опору. Стенку,
так как не знаешь когда случится обратно…
Термометр бьётся в минусовую отметку,
отмеряя уже не градусы – срок, вероятно.
И слова замерзают на выдохе, как при испуге,
точно зная количество смёрзшихся капель —
до последней, поскольку никто в округе
не способен вычислить… да и зачем им, кстати,
все эти вычислы, теряя в чернилах время —
вспомнишь однажды – считай выходной потерян…
глянешь в окно, где листья в следах старенья —
это единственное, в чём можешь быть точно уверен —
и прошло пол жизни, как будто бы время года,
смяв за собой пейзаж, как ночные простыни —
от греха подальше, чтобы в момент ухода
ничего не портило картину цветастой осени,
или зимы, тем паче, с её безличием,
что, как пустое зеркало – выцветает
с наступлением сумерек… и мается безразличием
к происходящему, к тому, что вот-вот растает
и сольётся с облаком, что, как и ты – из дома,
в птичье пространство, что, как всегда – на убыль —
за горизонт, где в звучных раскатах грома
происходит всё то, что позже пойдёт на уголь.

У комнаты есть граница, за которой ничто. Пустырь,
то есть почти что облако, трущееся о небо,
как о штанину боком, вытертым, поводырь,
переходя дорогу туда, где ни разу не был.
Но покидая комнату, без веских на то причин,
переходя предел, к которому был приколот —
находишь, увы, не облако, а несколько крепких мужчин,
что объяснят доходчиво, как был этот мир расколот —
с помощью крепких рук, с уликами и примером…
и никого вокруг – ты оказался первым.
И, оставляя комнату, не оставляй следов,
чтобы никто из нынешних не перешёл границу,
надеясь в чужом пространстве на выгоду и улов —
а это всего лишь только – исписанные страницы.

…и лодка ткнулась в камень мостовой,
поскольку та переходила в воду
от дома у воды. Я сам не свой
ступил на берег и обрёл свободу,
по крайней мере – землю под ногой.

Погода, как всегда в морских краях —
не лучше и не хуже – ровно сыро,
но лучше, чем в исхоженных морях,
когда за бортом скомкано полмира —
в остатках рыбы или в якорях.

Число строений здесь, на берегу —
не спорящих с величием канала —
пять или шесть, включая ту трубу,
что подаёт тепло под одеяло…
и прочую земную ерунду.

Кантора, что зарплату выдаёт
за сельдь из банки, пряного посола,
стена к стене стоит – за ней завод,
где рыбка та, не избежав улова,
становится закуской в Новый год.

Хорошая дорога, почта склад,
откуда расплываются товары:
шелка; посуда; рыба – всё подряд —
лишь бы остаться с выгодным наваром
и, по возможности – был покупатель рад.

За складом, сразу, автомагазин,
хотя здесь – ни дорог, ни направлений —
кругом вода, а в лампах керосин…
Велосипед, от непременной лени —
весь транспорт, но не требует бензин

и смены масла… Почта и сбербанк
на площади – ещё из прошлой жизни —
с колоннами, с гербами разных стран —
но вытерлись и собственностью пыли
с годами стали. И еще фонтан.

Конечно церковь с нищим у дверей —
он в прошлом, как сказали, был матросом,
но судно сгинуло и он с тех самых дней
«стреляет» у прохожих папиросы
и сторожит… оставленных детей.