Андрей Драгунов - Происходящее. Стихотворения

Однажды ночью, выходя из дома,
на посторонний звук не отвлекайся —
иди к своей определённой цели.
Не прикасайся к людям незнакомым,
к собакам тоже ты не прикасайся —
они не добрые к тебе – на самом деле.

Не трогай самой разнесчастной кошки —
твоя забота ей, как рыбе зонтик —
она не для того здесь греет лапы,
чтобы любой, идущий по дорожке,
нашедший цель себе на горизонте,
мог запросто, вот так – её облапать.

Потрогай лучше дом на повороте —
он помнит как тебя перевозили —
уже давно… когда все были живы —
ещё – не в датах, что на обороте,
за кованной оградой, что закрыли…
Проход – по праздникам – на радость старожилам.

Попробуй, выходя – стать пейзажем,
каким-нибудь случайным украшеньем
всего того, что ночью – не заметно,
где фонари – лишь так – для антуража
где, даже, тень застыла без движенья,
решив не суетиться до рассвета,

когда росой вспотеют утром травы
и петухи обрадуются трижды…
Ты будешь далеко уже от дома —
в той части света, где не надо славы,
а всё вокруг – мгновения той жизни,
что долго так была тебе знакома.

Боже, Боженька!
Расскажи мне сказку
про белого бычка
и про вечное лето,
чтобы я уснул,
как положено пасынку —
без отца и матери,
хотя есть она где-то…
За горами и д о лами,
за рекой татарскою,
где меня не запомнили…
Расскажи, пожалуйста.

Настрой зрачок
на вид вокруг,
о, дурачок,
мальчишка, друг.

О, тихий отголосок дня,
услышь меня!

Ещё не стон.
Уже не крик…
Пустой вагон —
седой старик.

О, бесконечный шорох дня,
услышь меня!

Подай мне знак —
где ты, где я —
совсем пустяк
к исходу дня.

О, шум октябрьского дня,
услышь меня!
Купи билет
в один конец —
на склоне лет —
дурак! Беглец!

О, смолкшее биенье дня,
услышь меня!

Соседи разделили со мной хлеб
и жареную рыбу разделили.
Вина налили – тоже – на обед —
не как чужие – до краёв налили
и… завели печальный разговор
о том, что жизнь прожив за половину —
у них бандиты отобрали двор,
чтоб ставить свою чёрную машину
и жарить мясо – прямо во дворе…
– Как в этой, тьфу, американской фильме!..
Дымится чай на кухонном столе,
баранки в вазочке, как в детстве мы любили.
Увы, теперь другие времена…
Соседи – как-то быстро постарели.
Иных уж нет… А посланные «на»
вернутся, говорят, в конце недели,
отбыв свой срок. Гляжу с той стороны,
откуда взгляд раскраивает стену —
на сношенные некогда штаны
и на грядущую погоды перемену…
На выцветший рисунок на стене —
обои клеил кто-то из соседей —
уже давно, тогда ещё – при мне…
Теперь уже совсем не те соседи.
Давид уехал, Марка больше нет…
Сижу, как у разбитого корыта,
гляжу на эту трещину в стене —
за ней вся жизнь, как будто, на открытке.

Длиннее ночи биография души,
когда не спишь и думаешь о смерти —
о том её фрагменте, что спешит
всех обогнать – хотя бы на рассвете,
не дожидаясь времени уже —
какой-то его малой части – даже,
не думая о бьющейся душе,
заботясь только о её пропаже,
то есть – о выгоде. Во внеурочный час,
когда и петухи не донимают —
она твоих не открывает глаз —
уже – а лишь сильнее зажимает
и морщит лоб, и затыкает рот
какой-то тряпкой, чтобы ни пол звука,
ни вздоха, даже… лишь холодный пот,
как кровь течёт на выпавшую руку
из-под подушки, из-за головы,
когда уже не пробуешь проснуться,
чтобы последний раз сказать – Увы…
или попробовать ещё раз улыбнуться.

Грызу сухарики, подаренные мне
соседкой Шурой.
Листаю Фасмера в осенней тишине
и пью микстуру.

Сухарики из Пензы привезла
соседка Шура —
там младшая сестра её жила
пила микстуры.

А в сентябре – недавно – умерла.
Соседка Шура
её похоронила, как могла
и пьёт микстуры.

Грызу сухарики сижу
соседки Шуры
и вспоминаю всех, кто жил
и… пил микстуры.

Крепкий утренний кофе и первая сигарета —
ежедневное самоубийство!
Запах ночного лекарства при этом —
продолжает клубиться
где-то рядом. В воздухе пахнет сыростью и любовью.
В партитуре знак бекара смешивается с бемолью.

С морковью, кровью, томатным соком и водкой —
жизнь постепенно двигается к завершенью.
Утренняя процедура, как та любовная лодка —
необходимость не требующая разрешенья,
так как – без неё никуда,
ибо – вокруг вода…

Липкий воздух от крепкого кофе и дыма.
Продолжительность действия – не вызывает жалость,
поскольку – печаль в финале – не истребима. Не восполнима…
и вопрос соседей – а сколько ему осталось?.. —
только лишний повод поговорить о своём здоровье —
никто и не думал кидаться к тебе с любовью

или с чем-то ещё – похожим на хлебный мякиш —
голод не тётка – сами мы тут голодаем,
впрочем, так было и в прошлом, и в настоящем,
а что там, в будущем – сами того не знаем…
Знали бы прикуп – жили бы, точно – в Сочи,
но никто не сведущ, чтобы о том пророчить.

Ведь кукушка – тоже – правду не накукует —
точно соврёт, чтобы другим не повадно
было спрашивать… А какую-нибудь другую —
скажет доктор, ну, как её – правду —
и сразу понятно в какой ты теперь пустыне…
Сигарета выгорела… Утренний кофе стынет.

Слова, как будто – не из словаря.
Из воздуха… Как с дерева листочки,
что медленно, к исходу октября,
в холодных лужах расставляют точки.
Рисуют не знакомый мне портрет,
по крайней мере – я его не видел.
Похож на деда, но, увы, не дед —
его не перепутаешь с другими.
…и подписи, чтоб не обозначать
текущий день – его конкретной датой —
вот человек, вот полка, вот кровать,
вот шарф, что человек носил когда-то…
и длинные слова, что говорил
означенный портрет – узнать бы имя —
ведь было же оно, когда он был
и… не могло быть занято другими,
по крайней мере, думаю, что так.
Казалось бы пустяк – всего лишь имя,
но на воде не выведешь никак —
листва молчит. Словарь грешит с другими.