Иван Гусаров - КИЧЛАГ

Прокурор там добрый дядя,
И судья – родная мать,
Обвиняет он не глядя,
Как бы хочет приподнять.

Родные у судьи глаза,
Она защитник, а не мститель,
По щекам бежит слеза,
От умиленья плачет зритель.

Новый русский сериал,
Кругом разбиты фонари,
Зрителей давно достал,
Сказка, что ни говори.

Бережет меня милиция,
У них теперь подряд,
Не должен злиться я,
Еще не выехал наряд.

Вот приехали менты,
Злы, суровы, колки,
Сразу обращаются на ты,
Просят показать наколки.

Я, вроде как, терпила,
Мне съездили в пятак,
Говорит мне опер мило:
«Значит, сам дурак».

Бережет меня милиция
По дням, минутам и часам,
Не должен злиться я,
А решать проблемы сам.

Новый русский сериал,
Можно серии отмерить,
Зрителей давно достал –
Заставляют в сказки верить.

Машина набита взрывчаткой,
Маршрут короткий, простой,
Пас отдавал он пяткой,
Голы забивал головой.

Форвард пошел в криминал,
Служит игрок Сатане,
Классно мячик гонял,
Умер футбол в стране.

Но тут подвернулся случай –
Всего-то один перегон,
Случай, конечно, сучий,
Но деньги легли на кон.

Впереди стоял постовой,
Другие шмонали машины,
Он голы забивал головой,
Футбольные брал вершины.

Екнуло сердце в груди,
На скорой промчался враг,
Стайка детей впереди
Гоняла футбольный мяч.

Налево решил игрок,
Ангел наклеил марку,
Машин пропустил поток,
Свернул в ближайшую арку.

Упал головою на руль,
Страх обуял и конфуз,
Страшнее гранат и пуль
Упакован в машине груз.

Увидел бездну с вершины,
Себя представил с трудом,
Эту взрывчатку и мины,
Жертвы и взорванный дом.

«Что ты творишь, подонок?» –
Дробью стучало в висок,
За деньги продался теленок,
В рот не полезет кусок.

Номер набрал простой
(Пас отдавал он пяткой).
«Милиция, на Первой Степной
Машина набита взрывчаткой».

Стало легко на душе,
Не тягость пустые карманы,
Он спаситель, не грешник уже,
Лечит душевные раны.

Он жизни листал страницы,
Множил душевные силы,
Пели весело птицы,
И солнце ярко светило.

Рвался матерый по следу,
Конвойный боялся упасть,
Изначально собачье кредо:
Погоня и острая пасть.

Вспоминал щенячье детство,
В упорстве нет недостатка,
Достались ему в наследство
Хитрость и мертвая хватка.

Силен и могуч матерый,
Белый на шее бант,
На расправу безжалостно скорый,
Обречен перед ним арестант.

Пасть оскалил матерый,
Белый на шее бант,
«Фас!», – кричал красноперый,
К защите готов арестант.

Дорога уходит вниз,
Беглеца догонят скоро,
Конвойный получит приз,
Заточка блеснула у вора.

Зэка настиг матерый,
Жертва упала на кочку,
Беглец на расправу скор,
Вонзил в собаку заточку.

Устало плелся конвойный,
Бег доконал его скорый,
Был он свидетель невольный –
Бился в экстазе матерый.

Полз навстречу матерый
С виновато туманным взглядом,
Упустил впервые он вора, –
Заточка обмазана ядом.

Зэк уходил откосом,
Беглеца уже не достать,
Не мучился парень вопросом,
Матерого надо спасать.

Конвойный матерого нес,
Наверно, испытывал муки –
Скулил раненый пес,
Лизал спасителю руки.

Долго лежал он хворый,
Учился ходить потом,
Из кризиса вышел матерый,
Опять завилял хвостом.

В питомник отправили пса –
Улучшать собачью породу,
Молодые звучат голоса,
Нет щенкам и полгода.

Молодняк подрастает борзой,
Обучает питомцев сержант,
Взгляд свирепый, косой,
Белый на шее бант.

Улица главного анархиста,
Забыты бунтаря заветы,
Прошу тормознуть таксиста,
Оставили память Советы.

Обыватели в шоке – непостижимо,
Арестован был среди прочих,
Надежда и гордость режима,
Агитацию вел среди рабочих,

Красавец, любимец царя,
Богач – земли немерено га,
Подался в бунтарство зря,
В тюрьме началась цинга.

Князь попал в лазарет,
Братва замутила побег,
В Париже объявился след,
В предвкушении новых побед.

Путешественник, редкий ученый,
Сродни Миклухо-Маклаю,
С наукой большой обрученный,
Пошел по зыбкому краю.

В утопию князь полез,
Утописты висят на прищепке,
Революция рубит лес,
Летят известные щепки.

В экспедиции был на Амуре,
Старообрядцы живут, тунгусы,
Государства нет в натуре,
Жизнь – разноцветные бусы.

Сорок лет на чужбине,
Побывал во французской тюрьме,
Сидел на сжатой пружине,
Учение множил в тюрьме.

Анархия – мать порядка,
Безвластие – хрупкий сосуд,
Кража, убийство, взятка,
Ничего не решит самосуд.

Накосорезил немало князь,
Оставался бы лучше ученым,
Законы втоптаны в грязь,
Претит беспредел заключенным.

Заинтересовало его мнение
Аферистов всех мастей,
Наплодил своим учением
Немало темных личностей.

Спокойно, учитель, спи,
Гражданская смотрит в окно,
Носится бунтарь по степи,
Очередной анархист Махно.

Сбудется мечта, учитель,
Как твоя теория льда,
Войдут земляне в обитель
Равенства, братства, труда!

У прокурора подготовлена статья,
Склоняет нагло к воровству,
Скептически настроена судья,
Просит рассказать по существу.

«Иду, смотрю – лежит веревка.
Взял, подпоясался от сглаза.
Впору подошла обновка,
Молчит за обочиной, зараза».

Кивала вставил слово,
Ушел в глубину морали:
«За вами шла корова,
Вы ее фактически украли».

Тут второй кивала влез:
«Прошу начать сначала.
Вы проходили через лес,
И что – корова не мычала?»

«Была очень длинная веревка,
Корова траву щипала на ходу,
Молча шла плутовка,
Я не знал, что ее веду.

Оглянулся – подъехали на мотоцикле,
Начали ругаться и орать,
В неприметном оказался цикле
Секунд, наверное, на пять.

Тут подошли бандиты,
Палки несут наизготовку,
Пьяны, злы, небриты, –
Вмиг доставили в ментовку».