Борис Щербаков - Семь тетрадей. Избранное (сборник)

Нет, Вам не к лицу золотистые нимбы,
И тоги святых, это, знаете, вздор.
Святые – святыми, но только вот им бы
Такую решительность, смелость, задор.

Но, Боже, к чему эта медь дифирамба?
Чтоб выразить все, что сказать я готов,
Не хватит никак ни хорея, ни ямба…
Слова, все слова, как устал я от слов…

А может быть, нужно простое «спасибо»,
Земное «спасибо» за то, что Вы есть?
Но только не надо, не надо улыбок…
Ведь это не шутка, не праздная лесть.

Весна ли во мне разбудила поэта
Слезящейся зеленью нежной травы?
Нет, вовсе не ей я обязан за это,
А просто сегодня мне встретились Вы.

Крылом махнула цапля над рекой,
И ветер стих, и как-то сразу разом
Моргнуло солнце красным рыбьим глазом
И в пекло укатилось на покой.

Куда-то вдаль уплыл последний свет,
И мир заснул, ему, наверно, снится,
Как под крылом парящей гордо птицы
В слепящих брызгах занимается рассвет.

Голгофа горбилась вдали,
Закат спускался ржаво-рыжий.
Казалось, все пути вели
Туда, вперед и к небу ближе.

Виденье куталось в пыли,
Она ждала, немая груда…
Казалось, все пути вели
Туда, и лишь один оттуда.

Его вели, прощаясь с миром,
Он тихо шел, а что он мог?
Он не кудесник и не бог,
Зачем-то названный кумиром…

«За что судьба со мною зла? —
Он про себя твердил упрямо. —
За то, что злость меня взяла,
Я выгнал торгашей из храма?

За то, что излечил калек,
За то, что хлеба дал народу?»
Он тихо шел, чтобы навек
Обресть величье и свободу…

Толпа вокруг него росла.
Он снова окружен толпою.
Сама земля его несла,
Чтобы возвысить над собою.

Так вот она, людская скорбь,
В щемящем горе этих взглядов.
Но ты держись, спины не горбь,
Не порть прощального парада.

Другие прячутся вдали —
Им подавай простое чудо!
…Он шел… И все пути вели
Туда… и лишь один оттуда…

Первый день проведи с тоскою,
На второй понадейся вновь.
И, сказав себе «нет – покою»,
Третьим днем разыщи любовь.

На четвертый оставь сомненья,
В пятый день не войди, вбеги,
Только капельку сожаленья
На потом себе прибереги.

На шестой наслаждайся властью
И во всем на седьмой разберись,
На восьмой искупайся в счастье,
А девятого берегись…

А когда тебя жизнь остудит,
Ты, наверное, сам поймешь,
Что десятого дня не будет,
Как бы ни был восьмой хорош.

Боль была ослепительно белой,
Как колючий декабрьский снег.
Мне с собой ничего не поделать,
Я такой же как все человек.

Будто вспышка, минутная слабость,
И слова застучали в висках.
«Горе – наша любовь, а не радость,
Наше счастье – не в наших руках».

Больше нет перед нами препятствий,
Больше нет нескончаемых лет.
В жизни есть испытание счастьем,
Испытания временем нет.

Где мое ненайденное счастье,
Радость дней и тревога ночей?
Боль была удивительно ясной,
Как прозрачный, студеный ручей.

Мы – это листья, что кружатся
В вихре последнего танца,
Чутко внимая октаве органа
Прозрачного дня.
Мы разлетимся и даже не бросим
Друг другу: «Останься!»
Я позабуду тебя, да и ты позабудешь меня.

Что нам обиды, которые будут
В мгновенье забыты?
Что нам надежды, которые тают,
Чуть только застыв?
Мы – это листья, что кружатся в осени,
Солнцем залитой,
Жадно встречая холодного ветра
Упрямый порыв.

Под развесистым платаном
Привязали игуану,
Так, для смеха, для забавы,
Чтоб не мять ей больше травы
И с камнями не сливаться,
Не искать себе добычи,
Чтоб весной, храня обычай,
Не продолжить больше рода…
При стечении народа
Под развесистым платаном
Привязали игуану.
Всем им хочется сильнее
Затянуть петлю на шее,
Чтоб, боясь кровавой раны,
Не рвалась бы игуана.
Люди знают: надо, надо
Толстым боцманским канатом
Игуану привязать,
Только жаль, что негде взять.
Злые лица, злые позы,
Только незнакомы слезы
В мире змей и игуан…
А веревка долго трется,
Только ведь всегда найдется
Тот, кто ночью под платан
Проберется осторожно,
Не шумя, насколько можно,
Перережет ту веревку.
Только утром эти люди
Все равно его осудят.
А ведь столько было б смеха,
Вот забава, вот потеха!
Под развесистым платаном,
На веревке – игуана!

Хочешь, кульбитом Корбут
Сдам ГТО норму?
Влезть могу на Эльбрус двугорбый,
Только скажи, что любишь!

Хочешь, рассыплюсь трелями барда?
У шах-ин-шаха выиграю в нарды,
Шпагу могу проглотить, алебарду,
Только скажи, что любишь!

Хочешь, досрочно сдам сессию,
И – на каникулы в Полинезию?
Могу открыть изотоп для цезия,
Только скажи, что любишь!

Раньше, бывало, достанешь звезды —
И хорошо. Легко и просто.
Но ты подумай, может быть, поздно,
Пока ты скажешь, что любишь.

В этом доме большом ни дверей, ни окон,
В этом доме отчаянно мечутся тени.
Все, как было всегда и веков испокон —
Вверх и вниз убегают немые ступени.

На одних – покрывалом тяжелая пыль
Погребает следы проходивших когда-то.
Это значит – безветрия длительный штиль
Бережет их, как мы бережем экспонаты.

На других – миллионы упругих подошв
До округлости стерли у мрамора грани,
Руки вытерли краску перил… ну и что ж,
Им Создатель воздаст за такое старанье.

А ступени бегут до вершин снеговых,
Что качаются с небом сияющим вровень.
И какая вам разница, если на них
Вы увидите пятнышко высохшей крови?

А ступени бегут, уходя в темноту,
Паутину и грязь, и еще что-то кроме.
Проходите, пожалуйста, в ту или в ту?
Ни окон, ни дверей в этом сказочном доме.

В этом доме большом ни окон, ни дверей
И не платят жильцы ни квартплаты, ни пени.
И еще хорошо, что веков испокон
Верх и вниз убегают куда-то ступени.

Весь бульвар оккупирует лужами
По-весеннему чистая грязь,
А по краю его, будто кружевом,
Оплетает чугунная вязь.

За ее вековыми изгибами
Даже время не очень видно,
Как и раньше – скамейки под липами,
Старики ворошат домино.