Алла Горбунова - Альпийская форточка

Кто контуры розы рисует и снова
обводит, мелок зажимая в кулак,
усердно, как школьник для карты основу,
и роза становится именно так,
и, контур дрожащий подсветки иного,
блестит лепестков красный лак.

Я вижу твой контур в раскрывшейся розе
из лепета тайны, сумбура ночей.
Но в розовой чаше свернулся вопросом
Эдема вредитель – таящийся змей,
убор лепестков опаляя угрозой,
очерчивая всё сильней.

И, как в лихорадке, на пагубной грани
вся роза сквозь тьму выступает сама,
и света сквозным остриём меня ранит,
и тёмной каймой меня сводит с ума,
теряя себя в непрестанном сгоранье,
неприкосновенна весьма.

И, как воспалённую розу, земные
предметы рисует невидимый мел,
мешая с их сутью обводку иную,
и молвит мне, что я коснуться посмел
той тайны, которую ввек не пойму я,
меня не касаемых дел.

я подарю тебе пыльцой
покрытое, как роза лютни,
воздушней воздуха кольцо
вселенской власти абсолютной.

чтоб гопник не разбил лицо
твоё кавайное об урну,
из льда галактики кольцо
есть у тебя, как у Сатурна.

чтоб мутной жизни скучный сплин
твою персону не затронул,
носи, как Чёрный Властелин,
кольцо во славу Саурона.

и все начала, все концы,
и все архэ, и весь эсхатос,
и весь порядок, и весь хаос, —
они в кольце, в твоём кольце.

да возвестит судьбу мирам
твоё кольцо из зла и злата,
кольцо таланта и расплаты,
колечко в косах Мариам.

Ты – молния. Закон миров
тебе не выступит порукой,
и бьёт стремительно не в бровь
стрела, сорвавшаяся с лука.

И там, где ты произойдёшь,
твои бесчисленны щедроты,
но ждать тебя нельзя: ты дождь,
но вне погоды и природы.

Что революция, война
и смена правящих династий?
И полководцев имена
тебя являют лишь отчасти.

Вчера был случай: утонул
мужик в ведре. Он верил в случай.
И оттого он утонул,
что был чертовски невезучий.

«Не плюй в стакан – случится пить».
Увидишь сон, как виночерпий.
В подблюдной песне будешь петь
о том, что предсказали черти:
о том, что вынется кому,
то сбудется и не минует,
как день меняет тьму на тьму:
ночную тьму на тьму дневную,

что делается и берёт
начало, или происходит,
как Волга из тверских болот
и взрыв на порохо-заводе.

Предел. Начало и конец.
Межа и грань. Рубеж. Граница.
А я и ключник и творец,
а я и шуйца и десница,

как будто агнец и денница
(что морю – берег, жизни – смерть),
порфироносная царица,
и лён жены, и мужа медь.

И встреча, где меня и нет:
чем я быстрей, тем буду позже.
И травма: в зубы, и минет,
и десять раз ещё по роже,

мне восемь лет, мне девять лет.
Утрата Рая. Лёгкость боли.
И этот шрам, и этот след,
и паралич любви и воли,
как будто потушили свет,
и в вену героин вкололи,
чтоб видеть сон, что я поэт —
почти святой в дрянной юдоли.

И мёртв Сократ. И Бог распят.
«Свобода, равенство и братство!» —
у стен Бастилии кричат.
И в тунеядстве, пьянстве, б***стве

лесбийском свальном я зачат,
но ты себя отдашь мне даром,
и ты воздашь собой стократ,
мгновеньем, молнией, ударом.

…Вдыхать тебя, как никотин,
и знать, что знать тебя нельзя мне,
но можно в истине ходить,
как праведники со слезами.

Ты – молния. Зигзагом – шрам,
без места сам, но держишь место
всем утопическим мирам:
и Раю моему, и детству.