Михаил Гарцев - Мне есть что предъявить

А на футбольном поле, смешивая грязь и пот,
пробуждая в толпе агрессию и слепые витальные силы,
футбольного действа месиво заваривает свой компот,
вытягивая из футболистов последние соки и жилы.

И, внося свою лепту, фальшь бьёт наотмашь и наповал.
Продажность судей оценит даже неисправимый романтик.
Омерзительно, когда австралийцев выбивают сомнительнейшим пенальти.
Непростительно, когда Германию протаскивают в полуфинал.

Но когда счастливые футболисты от усталости валятся с ног,
а людские сердца от гордости захлёстывают волны спазмов,
я понимаю, что закономерный, спортивный итог
выше любых, даже самых одухотворённых оргазмов.

Решающий мяч – в перекладину,
и с этим останешься жить.
Все матчи покроются патиной,
но как этот промах избыть?

Все помнят лицо отрешённое
и вопль, вознесённый к богам.
С гримасой, как у
прокажённого,
падёшь ты к Фортуны ногам.

Соперник же радостью светится,
горит в лучезарном огне…
Пройдут и недели и месяцы,
и годы по той же стерне…

Все помнят бесстрашье и мужество,
твой натиск в спортивной борьбе,
но первым в спортивном содружестве
быть выпало, всё ж, не тебе.

Солдаты Фортуны и Случая!
Ваш Выбор – как Вызов богам!
Так брось же, Судьба Невезучая,
Фортуну к солдатским ногам!

Играя в вихре ярких красок,
звук обнажает темперамент.
Она собой напоминает
в стремительном полёте барса.

В движеньях резких ток играет,
нас погружая в царство транса.
Огня пылающий орнамент
вокруг неё бушует властно.

Очнулись.
Новое виденье.
К нам нежности поток струится
щемящим, мягким, страстным звуком.

В сто раз дороже упоенье.
И сердце бьётся, словно птица,
взмывая к новым сладким мукам.

Ты на кресте распят и предан.
Ты жертва.
Жертвой стать легко,
брезгливой жалости отведав.
– А благо?
– Благо далеко.

Но Высшее Предназначенье
с лица смывает боль и страх,
и вкус хмельного упоенья
на окровавленных губах.

1
Ты сытый и обутый.
Куда тебя влечет?
Ты алчешь мякоть фрукта,
сорвав запретный плод.
Кто там кричит: «О нравы!»
При чем твой смирный нрав,
ты верный сын державы,
и ты, конечно, прав.

2
Порталы пантеона
то бросят в жар, то в холод.
На знамени Маммона,
а раньше – серп и молот.
Сквозь рыночные жерла
к нам подползает голод.
Какие еще жертвы
ждет кровожадный МОлох?

3
…И губы обметало
у страждущих ответ
расплавленным металлом
взорвавшихся планет.
И я ответ взыскую,
насквозь изрешечен,
вертя турель вслепую
распавшихся времен.
Но солнце вмиг пробило
студенистую рань.
Горящею просвирой
мне обожгло гортань.
Ну, с мертвой точки сдвинься
в слепом круженье дня.
В священном триединстве
он смотрит на меня.
Я верю, очень скоро —
отныне навсегда —
на трепетных просторах
взойдет Его звезда.
Взойдет Его соцветье
на солнечной меже
в конце тысячелетья —
последнем рубеже.

В преддверье нового потопа
кто, человек, скажи, ты есть.
И что влечет так на Голгофу
тебя: тщеславие иль месть,
порывы чести и добра…

…Провозгласила отчужденье,
став первой вехой Восхожденья,
измены острая игра.
Идет жестокая работа,
где правит бал сизифов труд,
но поцелуй Искариота
разрыв земных семейных пут.

…и Он лицо твое омыл
под завывание синкопы…
…и путь открылся на Голгофу
расКРЕпоЩЕНИЕМ
высших сил.

Стопинг, шопинг, туалетинг…
Разбежались: кто куда…
Интеллекта хилый рейтинг
мой растёт как никогда.

С гидом я веду беседу.
Мы в автобусе – вдвоём.
И, пожертвовав обедом,
заливаюсь соловьём.

– Бамберг разве не бомбили?
– Бамберг не был разбомблён,
хоть бомбившим эскадрильям
был такой приказ вменён.

То ль оплот католицизма
город спас его Святой,
отделивший от нацизма
град, рождённый красотой.

То ли набожные немцы,
смрад впитав с таких краёв,
как Дахау иль Освенцим,
сдали город без боёв.

Сколько версиям простора,
но экскурсии отряд
вышел к Домскому Собору —
где царит епископат.

Как темно и мрачно в храме,
а могильники святых,
словно склепы в склепах… Драме
нашей жизни бьёт под дых

мысль о том, что человеку
ползать суждено в грязи
червяком, и век от века
нам иного не грозит.

Сильно давит атмосфера —
где бал правит аскетизм.
В этом есть, конечно, Вера.
В Вере – свой максимализм.

А потом мы вышли к речке.
Сваи Ратуши в воде,
но сырых следов протечки
в помещеньях нет нигде.

Вихрь закружит жизни светской:
дождик, солнце, смех и спор…
Так Венеции Немецкой
открывается простор.

Я копчёным пивом сказкой
оторвусь и оттянусь,
а немецкою колбаской
закушу хмельную грусть.

Дух костёлов и соборов
с горних стелется высот,
проникая в наши поры —
где царит круговорот

жизни шумной и цветущей,
превращающейся в прах…
Дух влечёт нас в мир грядущий,
перебарывая страх.

Круговорот воды в природе,
хоть и чреват разливом рек
при мерзопакостной погоде,
даёт нам мощь из века в век.

Энергия воды целебна:
в её источниках святых
в потоке струй слышны молебны
душ чистых, искренних, простых,

Творцу поющих гимн-осанну,
и гейзер рвётся в небеса,
грозой откуда неустанно
вниз низвергается роса.

Бурлят, клокочут, мчатся воды…
Вливает силу Сам Господь
и в лоно матушки Природы,
и в человеческую плоть.

Каскад прудов, заброшенных, ничейных —
куда я прихожу порой вечерней —
покрытых тиной и зелёной ряской,
и водорослей целые семейства
как бы в предчувствии ночного лицедейства
взирают на меня с опаской.

Вода и зелень – символ совершенства.
На свете нет приятнее блаженства
смотреть, как пробуждаются виденья…
Ложится темень на ночные воды,
деревьев тени водят хороводы,
в природе начинается броженье.