Вячеслав Евдокимов - Белая Лебедушка

Допрос оформили, как надо,
Узнали званье и как звать —
Из речи быстрого каскада,
Его отец кто и кто мать

И массу сведений военных,
То не ловушка ли, не шпик?
Нет тайн от взоров наших бденных!
Стоял он гордо, не поник

Как—будто радуяся плену,
Как—будто в нём отрада есть,
Не гнал слезу и нюней – пену,
Чтоб жизнь спасти. Но знал он честь!

В глазах порядочности отблеск,
Стоял спокойно. Не трясясь.
А был прямым он русских отпрыск.
Видать, пред щукой не карась!

И выпирал повсюду мускул,
Видать, он в схватке богатырь,
И всё при нём и скроен русско,
Видать полёт натуры, ширь!

Был в состоянье помраченья
В бою от ран его отец
В сороковых и в заключенье
Попал к фашистам, наконец,

Потом в прекрасный День Победы
Был интернирован в страну,
Что смерть несёт Вьетнаму, беды
Сейчас, весь мир стремя ко дну.

Там, в Троеротии, женился,
Работы так и не нашёл,
Жизнь – на помойке будто, – крысья,
Ни крова, хмур, голоден, зол…

– С того не стало больше предков…
Наследство – бедность. Сирота,
Как и они, искал объедки,
Не жизнь – сплошная маята.

Бежать! Бежать в другие страны.
Но нету денег ни шиша.
Гнетут отчаянья бураны,
Для них, как мяч, моя душа,

Того гляди, влетит в ворота,
Вратарь где – жаждующая смерь,
И жить уж стало не охота,
Судьбы жестоко хлыщет плеть!

Жизнь – хуже драннейшего мопса,
Могильный ближе виден вал…
Но тут пропел всем как—то Робсен,
И мне надежду всё же дал

Быть «полноценным человеком»:
Советский даст всегда Союз!
И стал душой я не калека
И не отброс уж и не гнус.

Стремясь в страну попасть ту – Диво,
Я стал наёмником, но здесь
Я «воевал» лукаво, лживо,
Вон отметая зло и спесь,

И всё ждал случая, момента,
Переметнуться чтобы к вам,
Уйти из подлого вон света,
Ведь боль он честным головам.

Я палачом его не стану,
Он мне и вам – ввек кровный враг,
Дам вам защиту и охрану,
Над вами чтоб развеять мрак —

То слово русского Ивана,
Не подведу, я не пижон,
Не троеротова я клана,
Иван! Иван я, а не Джон.

И вам, и мне один стремиться
Пройти тяжёлый в битвах путь,
В Победный час взмыть вольной птицей,
Вон расклевавши гнёта жуть. —

Тут речь закончилась насильно:
Напал, подкравшись, подлый враг,
Из всех орудий бил он сильно
И всё наращивал кулак…

Бойцы устроили защиту
Все круговую чётко, враз.
Но быть врагу – их цель – побиту!
В атаку масса поднялась!

Иван, сей массой увлечённый,
Схватил свободный автомат,
Никем в пылу не уличённый
(Так думал он, тому был рад!),

И мчал в атаку уж со всеми,
Отважно, только напрямик.
Знать, чести он ядрёно семя,
Хозяин слову не на миг.

И троероты побежали,
Бросая технику, тела,
Страшась, в неведомые дали!
Аль жизнь ценна им и мила?..

Всех командир за то поздравил,
Взгляд на Ивана обратя:
Всем пленным свод есть чётких правил.
То ж для Ивана был. Хотя…

Он был под чёткою опекой
И под контролем каждый миг,
Ведь, рядом был боец с ним некий,
Держась спины его впритык.

Так и остался в батальоне
Иван, себе сказавши, всем:
– Пока Вьетнам в страданьях, стоне,
Отправить – в просьбе, буду нем

В Союз, в желанную Россию.
Бороться – долг всегда со злом.
Смести с Земли вон Вампирию —
Всегда идя лишь напролом! —

Он был во всех сраженьях, схватках,
А их, как ран, не в пересчёт,
Бывало горько, но и сладко,
И уваженье и почёт

Он заслужил вполне законно,
Да, жаль, однажды в взрыве мин
Погиб. Желаннейшее лоно
Так не узря, его картин…

Когда же в скорбный путь, последний,
Его собрались проводить,
Был как живой он и не бледный,
К нему, как будто крепко нить

Пришила жизни сверхживучесть,
Держал так цепко он «АК»,
Его отнять – была лишь участь,
Но командирская рука

Такой порыв вон охладила,
И патетично он изрёк:
– Всегда за ним смотрел он мило,
Любил, как друг любить лишь мог,

Ему России был частицей,
И пусть останется навек, —
И горсть земли на гроб – десницей, —
– Прощай, наш друг и Человек!..

Твой автомат нам – не потеря,
Мы отобъём их у врага,
В Победу нашу твёрдо веря,
Его взметнувши на рога!

И смело вновь его взметали
В кровопролитнейших боях
За честь Страны, не за медали,
И жизнь в родных своих краях.

В одном из них Фыонг, случайно
На троерота наскоча,
Хотела способ чрезвычайный
Уж применить, как встарь, – сплеча!

Но он был ранен очень тяжко,
От крови хлыщущей весь ал,
Таким был кротким, разбедняжка,
И очень жалобно стонал…

Взывал и к богу он и к «Mather»,
Катили слёзы в три ручья…
– Ах, миру подлая зараза!
Жизнь не свята тебе ничья.

Что! На своей узнал ты шкуре
Всю боль тобой чинимых бед?
Чинить всегда – в твоей натуре.
Теперь от наших вот Побед!

Жаль, нам не велено всех пленных
За зло кончать на месте враз!
Неси, теперь вот, здоровенных,
Корми, десерт дай – ананас…

Взвалила на спину, натужась,
Таким он грузным был, тяжёл,
Что не дотащишь… Просто ужас!
Но надо. Пёрла, будто вол…

Но на неё вдруг понасели
Два троерота, сбили с ног…
(Групп всех разрозненных доселе
Разведотряд найти не смог).

Ей крылья напрочь оторвали,
Чтоб ввысь ей больше не взлетать!
За ней охотилась, за кралей,
Вся троеротовская рать.

Она была неуловима
И наводила их на страх,
Летя хоть даже где—то мимо,
Мечтали сжечь, развеять в прах!

Теперь она в плену и в пытках
Должна им тайну всю открыть,
Вьетконг откуда бьёт не жидко?
Да, да! Откуда мощь и прыть?

Приволокли её и – в яму,
Для тигров что была – сюрприз,
Швырнули сходу, грубо прямо,
И полетела тяжко вниз…

Ну, и поставлена охрана.
А вкруг уж тьма, страшила ночь…
Допрос начнётся утром рано,
Ведь троерот поспать не прочь!

Сидит Фыонг на дне и клятву
Что не раскроет в пытках рот,
Не даст собрать злодеям жатву
Каких—то сведений, даёт!

Вдруг слышит хруст, потом паденья
Чего—то на землю… Опять!
Несёт охрана, может, бденье,
Ведь, до утра ей всё шагать…