Вячеслав Евдокимов - Белая Лебедушка

Людей ненужных будут драмы,
И ропот их сильней кипеть!..
И социальные программы
Не будут жаловать их впредь.

Экономическую хилость
Ждёт политический диктат,
Ввек наша честь врагу – не в милость,
Люб раб ему и плутократ.

Настороже с коварным будьте,
Сыр в мышеловке неспроста.
Всегда, во всём стремитесь к сути,
Ведь совесть подлых нечиста.

Остерегайтесь, как заразы,
В бюджет вливаний пенсов в счёт
Оплаты за агрессий базы,
Суют что миру. Отсечёт

Вмиг эта подлая афера
То, что мы носим на плечах.
Коня Троянского вон сэра,
Чтоб наш Вьетнам ввек не зачах!

Родную Землю-Мать излечим
Мы от напалма, газов, бомб —
То долг сыновний, человечий,
Любви, заботы сверхапломб!

Наживы цель – безумство мира.
В нём беспощаден он, жесток.
Пора Земле сменить кумира,
Другой системы взять исток,

Чтоб пеплом Землю не засыпал
Раз-з-капиталовый маньяк,
И чтоб Вселенная ввек всхлипа
Её не слышала никак! —

Тут Ветеран свой безотказный
«АК», достойный автомат,
Тому вручил, кто без боязни
Пойдёт в бой, дальше даже – в ад!

– Прощайте… Банду троеротов
Вон из Страны швырните вспять,
Чтоб неповадно, не охота
Здесь зверства дико нагнетать! —

И тут навек закрылись очи…
Всяк с уваженьем отдал честь —
Все так его ценили очень —
И за него взыграет месть!

Могильный холмик неприметен…
И зарастёт совсем травой…
Таких, как он, уж тьма на свете…
В народе ж память – не изгой:

Поставит памятник великий
Борцам Свободы на века,
И будут видеть все их лики,
Любовь к ним будет глубока.

Фыонг всё плакала горюче,
Опять вдруг ставши сиротой…
Вот так всё в жизни: солнце, тучи,
И день, и ночь – всё чередой…

Но надо жить! Стремиться к цели
И закаляться в бедах лишь.
Жизнь, обходи препоны, мели,
Не будь, пред кошкою как, мышь!

Ну, а бойцам в боях – тем боле!
А потому Фыонг опять,
Вновь зарядившись силой воли,
Громя врага, за пядью пядь

Земле Свободу добывала,
Сердечно радуяся всласть,
Что прибавлялось той немало,
И там народ вступал во власть!

Но были также неудачи,
Когда враг больно тоже бил,
И шли понуро вспять, как клячи,
Не сосчитать тогда могил…

Так и Фыонг в беду попала,
Когда, отстав от всех других,
Она, опешивши немало,
Вдруг оказалася в тугих

Руках врагов остервенелых…
– Вон утопить! – решили враз.
А море было в волнах пенных…
Её швырнули на баркас,

Связав верёвкой туго ноги,
Отплыв, где глубже, глубже дно.
Фыонг, за жизнь свою в тревоге, —
«Эх, помирать так заодно!» —

Вдруг распрямилась, как пружина, —
Толчком стремительнейших ног,
Что сей прыжок тупой вражина
Заметить даже и не смог,

Швырнула за борт резво тело,
И тут же волны скрыли враз…
И как вражина уж шумела!
Пропала пленница из глаз…

Стрельбу открыли ей вдогонку,
Но не смогли уже попасть —
Так глубоко была девчонка,
Спускаясь глубже морю в пасть…

А воздух вскоре на исходе
В пустых уж лёгочных мехах…
«Ну, вот, и смерть моя уж, вроде, —
Мелькнула мысль тут впопыхах, —

– Всплывать наверх – застрелят мигом,
А, значит, надо плыть лишь вглубь!
Чем от врага погибнуть ига,
Меня, пучина, приголубь…»

Плывёт всё медленней… О, чудо! —
Узрели в тьме глаза, зорки,
Из глубины… Ну, да оттуда
Всплывают… струйкой пузырьки,

Как будто воздух кто пускает
Вверх изо рта и из ноздрей…
Лиха в беде вдруг – мысль людская!
Фыонг их ртом, да поскорей

Ловить, глотать почаще стала,
Даривши лёгким благодать,
Хоть мысль терзала, и немало:
«А вдруг морской то дышит тать,

В свою ловушку завлекая,
Чтоб растерзать и проглотить?
Ну, значит, смерть моя такая,
И я вовсю спешу к ней прыть!..»

И, точно, чудище, как глыба,
Всему, что знала, не в пример,
Не осьминог то и не рыба,
Имело бешеный размер,

Спиною горбясь – великаном,
Ракушкой густо обрастя…
Оно влекло к себе арканом
На дно Фыонг, людей дитя,

Готовя страшные напасти
И испуская пузырьки
Из глубины змеиной пасти,
Но не в движенье-кувырке

Не находилося ретиво,
Две ж пары толстых, цепких ног
Обвили крепко косо-криво,
Чтоб сей субъект уплыть не смог,

Густые водорослей нити.
Дышало тяжко существо…
В таком плену уж не до прыти!
К тому же, илом занесло…

Тут глаз открылись грузно веки,
И голос грузно зазвучал:
– Не бойся! Я не леший некий.
На дне уж долог мой причал…

Я Золотая Черепаха,
Я от рожденья Ким Куи.
Да, видно, здесь моя уж плаха,
И сочтены века мои…

Всё потому, что грея мило
Свой нос и панцирь, и бока,
Что душу напрочь растопило,
Узрела я: знать высока —

Выонг! – спешила вдаль с делами.
Рыбак попался ей во взор,
Был не с пустыми он руками,
Он ожерелье, как узор,

Держал в руках красы прелестной!
Тот излучал волшебный свет…
– Ах, требуха ты, вор бесчестный!
Раз у меня такого нет,

Отдай сейчас же мне с поклоном.
Эй, слуги! Вон отнять, сказал! —
Но тот с глубоким, нервным стоном,
Что заслезилися глаза,

Швырнул в момент его в пучину
И горько-горько зарыдал…
На то сердечную причину
Имел уж многие года.

Он по жемчужине, ныряя
В сташенный ад морских пучин,
Собрал то чудо, чудо рая,
И это подвиг всех мужчин!

Хотел вручить уже невесте,
Да вышло вот наоборот…
Не замарал пред нею чести
Зато, – такой в чести народ!

И порубили слуги зверско
Того беднягу на куски…
Вот беспредел! И это – мерзко.
Умрёт невеста от тоски…

Ныряли слуги, но напрасно:
Пучина тайну ввек хранит
И, в данном случае, прекрасно:
Выонг был чисто вон обрит!

И что лежу, узрев, поодаль, —
– Вмиг ожерелье мне достать! —
Выонг воскликнул, но я в воду
Лезть отказалась; злобно тать

Воскликнул: – Тоже на тушонку! —
Но крепок панцирь, и мечи
Ломались напрочь с треском звонким,
Хоть слуги были силачи!

Тогда к ногам моим надёжно
Огромной массы валуны
Вмиг приторочили, и можно
Лишь удивляться, как сильны