Любовь Левитина - Гербарий неисполненных желаний. Сборник стихов

Я совсем не думаю о тебе,
примирилась легко с произволом лета,
с высотой, что в лазурный фуляр 1 1 Фуляр – лёгкая мягкая шёлковая ткань одета,
и совсем не думаю о тебе.

Я совсем не думаю о тебе,
даже имя твоё позабуду вскоре,
в память нежно вложила цветы и море,
и совсем не думаю о тебе.

Я совсем не думаю о тебе,
возвращаюсь под вечер домой с работы,
ем бананы, пью кофе и жду субботы,
и совсем не думаю о тебе.

Я совсем не думаю о тебе.
Запятые не впишутся после точки.
Обживаю пристанище одиночки
и совсем не думаю о тебе.

Я совсем не думаю о тебе,
эти мысли приходят незванно, сами,
синевой, что твоими грустит глазами.
Я всё время думаю о тебе!

Замкнулся круг,
пространство сжалось,
в нём всё увиделось не так:
моя вина – какая жалость!
твоя вина – какой пустяк!

И ты меня простить не можешь,
и не помилован пока,
обломки башен – у подножий
красивых замков из песка.

Но меж разрушенных пристанищ
ходить по лезвию ножа
не буду, если перестанешь
меня в себе уничтожать.

Тогда без боли и упрёка,
сквозь наваждения и сны,
не раздирая одиноко
петлю затянутой вины,

а перейдя границу круга
и стиснув истину в горсти,
мы, может быть, простим друг друга
и попытаемся спасти.

Чувства обрывками рубищ,
сумрачный блюз.
Ты меня всё еще любишь?
– Нет, не люблю.

Гордая, сильная птица —
тяжесть плечу.
Может быть, хочешь проститься?
– Нет, не хочу.

Нитями слов перевита
сетка-беда.
Ты улетаешь для вида?
– Нет, навсегда.

Ранят минуты, как камни
бьют из пращи.
Ты отзовёшься пока мне?
– Нет, не ищи.

Время сотрёт прегрешенья,
спрячет пращу.
Грешник достоин прощенья?
– Нет, не прощу.

Звёздная ночь – медалистка
смотрит легко.
Ты прилетай, если близко.
– Нет, далеко.

Мир темнотою лоснится,
тонет в мозгу.
Можешь мне больше не сниться?
– Нет, не могу.

Успокой меня, подружка-сигарета,
мы опять с тобой вдвоём проснулись утром,
чтоб черты лица с любимого портрета
сквозь прозрачный твой дымок увидеть смутно.

Тот, с портрета, иногда сюда приходит
отдохнуть душой… и телом обогреться,
говорит о неминуемом разводе,
но позднее: у жены больное сердце.

Обещает. С каждым словом слушать горше,
голос голову терзает, как напильник.
Я – жилетка, сексуальная партнёрша,
даже крыша иногда и собутыльник.

Так и тянется, не рвётся там, где тонко…

Только, знаешь, без него и воздух спёртый.
За него свою греховную душонку,
не торгуясь, я продам любому чёрту.

Маюсь, каюсь, для любви ищу запрета,
но она не поддаётся почему-то.

Пожалей меня, подружка-сигарета,
мы опять с тобой одни проснулись утром.

Я ненавижу эту женщину
в промокшем драповом пальто
за всё, что было Вам обещано
и что исполнено, за то,
что в жуткий ливень неожиданный
Вы ждали бы и день, и год
с упорством прочности невиданной,
уверенный, что не придёт.
За то, что дождь был добродетелен,
но уходить не захотел
и стал единственным свидетелем
слиянья душ, слиянья тел.

Чернеет небо, тучи хмурятся,
тяжелый ливень встал стеной.
Как жаль, что на размытой улице
всё это было не со мной!
Для Вас – хоть в град, хоть в ад, хоть в пОлымя,
забыть себя, и тёплый дом
сменить на тучи, под которыми
обняться с Вами и с дождём.

Варилось облако-пельмень
в небесном котелке.
Катился жаркий летний день
к закату налегке.
Из крана капала вода,
кипел на кухне чай…

Твой гость, нежданный, как всегда,
войдя, сказал: «Встречай!»

Шуршал поток в соустьях вен,
в углу шуршала мышь.
Казался вечным краткий плен
в кольце железных мышц.

А время, месяц на стекло
приклеив набекрень,
перечеркнуло и смело
один счастливый день.

Из крана капала вода,
в углу затихла мышь…

Твой гость, прощаясь, как всегда,
сказал: «Пока, малыш!»

Любовь, скользнув за окоём
на временный постой
в обнимку с жарким летним днём,
укрылась темнотой.

Мне привиделся твой одинокий костёр,
отражённый в сиянии первой звезды.
У забытой реки, у замёрзшей воды,
там, где воздух остыл, там, где холод остёр.

Расколола я лёд, чтоб воды вскипятить,
но звезда сорвалась, потеряв небеса,
а костёр захлебнулся и стал угасать,
мне осталась лишь малость – кострище почти.

К закипающей медленно талой воде
ты добавил холодной, примерно на треть.

Но зато не грозит мне обжечься, сгореть:
без большого огня не случиться беде.

Твою неправильную пьеску
сведу к логичному концу я.

Для сцены вышью занавеску,
где цапли белые танцуют.
Танцуют чопорно и строго,
освобождая тайну тантры,
и приближаются к порогу
почти закрытого театра.

И я уйду с прямой спиною,
нездешним танцем белой цапли
покончив с ролькою смешною,
что ты мне дал в своём спектакле.

Итак, подписан приговор, и вынесен вердикт:
ты не убийца и не вор,
за что тебя судить?
Так получилось – ты иной, упрёки не спасут.
Я не была тебе женой, и был недолог суд.

Закрыл портал, забыл пароль,
в двери оставил ключ.
Отныне сам себе король, беспечен и колюч.
Не обронил прощальных слов, забыл сказать: «прости».

Иди, свободный птицелов, лови своих жар-птиц.

Дивный танец – вторая страница любви.
Раз, два, три… Де жа вю… Поворот… Се ля ви.

Приникали теснее, щекою к щеке,
По летящему звуку скользя налегке.
Прорастали друг в друга…

А звук замерзал,
Ты меня провожал в затихающий зал,
Где в бокалах вино растворяло зарю,
И шептал мне за что-то: благодарю.