Любовь Левитина - Гербарий неисполненных желаний. Сборник стихов

Просто тянет к себе домой,
только где это – непонятно.

Налёты ветра подгоняют утро,
сон утекает в едкую мигрень,
часы считают время поминутно,
и скоро – день.

Ещё кусочек жизни уничтожит,
отправит в никуда, в расход, вразброд,
напомнит, что вчерашний был моложе
и не соврёт.

Смешную часть надежды-невелички
пинком, плевком, толчком откинет прочь.
Потом… и сам сгорит в небесной стычке,
и снова – ночь.

Тьма не сдаётся и утро раннее
тоже считает своим уловом,
неумолимое подсознание
смотрит драконом многоголовым.

Выползли страхи на обозрение,
перемешали картины быта.
Бьётся дракон с беззащитным временем —
время повержено и убито.

Сильный, жестокий, всепобеждающий,
ночью ему пьедестал доверен.
Гимн сочиняет (а песня та ещё…),
пламенем дышит и жрёт царевен,

пляшет настойчивый дикий танец и
в пляске неистовой скалит рожи.
Что от царевны к утру останется?
Или драконихой станет тоже?
………………
Свет, заблудившийся в дебрях каменных,
всё же пробился в проём оконный,
зайчики скачут – лови руками их,
тьма отступила – убей дракона!

Грядущий день не вычислить заранее,
наплечный крест – погибель для ума.
Приводит время душу к выгоранию,
хотя снаружи и внутри – зима.

Петляет поворотами и стрессами
потёртая годами колея,
стыкуются с изогнутыми рельсами
квадратные колёса бытия.
Напрасны суетливые старания
построить дни в невыломанный ряд.

Эмоции подвластны выгоранию,
и лишь стихи упорно не горят.

К чему глотать слова и комкать простыни,
и память шить,
когда один окажешься на острове
своей души?

Ты сам себя удержишь в этой местности,
ты сам злодей,
там есть остатки гордости и честности,
но нет людей.

Кому тогда вопросы и стенания,
какой резон?
Там сердце бой ведёт за выживание,
как Робинзон.

Там всю неделю только понедельники
и тусклый свет,
колючие кустарники и ельники,
а пятниц нет.

Зачем делить равнину эту серую,
на дни дробя?
И, если мерить собственною мерою,
там нет тебя.

Вооружившись копьями и латами,
и мудростью заслуженных седин,
на бесконечно длинном эскалаторе
всё глубже опускаешься, один.

Карабкаясь наверх, крича и падая,
в надежде на спасительный этаж,
ползёшь совсем без сил, но надо… надо ли?
Площадок нет, устойчивость – мираж.

Неумолима «лестница-чудесница»,
не одолеть текучей западни.
Слова увянут, время перебесится.

Бегут ступеньки – ниже, ниже, ни…

Отойду от себя и приму, что душою изведано,
оглянусь на краю у обрыва ушедшего дня,
вспомню смутные образы тех,
кто нечаянно предан мной,
и – утративших статус друзей —
тех, кто предал меня.

Вмиг, судьбой разведённые,
стянутся рваные линии,
что внутри оставляют ничем не смываемый след,
и по этому следу цепочкой промчатся эринии*,
а в шкафу шевельнётся давно позабытый скелет.

Серым пеплом осыплются
тусклые будни и новости,
станет нудной заботой привычно отлаженный быт,
и потянутся щупальца
крепко запрятанной совести,
чтобы душу измучить, а может быть, даже убить.

Снова спустится ночь тёмной взвесью
рассеянной копоти,
закрывая ворота для света и окна черня.
Я готова простить вас, кто предал доверие походя,
а кого предала, дорогие, простите меня!
– — – — – — – — —

Тени пляшут над столом,
тусклый свет сгоняя к ночи.
Дождь. Ущербная луна совершает водный трафик.
Я читаю допоздна стопку старых фотографий,
словно повесть о былом – о хорошем и не очень.

Как рисунки угольком —
чёрно-белое пространство.
Будто впрямь защищены от разлуки, от беды и
от морщин и седины, все такие молодые,
только где-то далеко – кто ушёл и кто остался.

В дребезжании стекла звуки времени и ветра,
и глядят издалека годы – загнанные кони.
И дрожит моя рука, и дрожит в моей ладони
жизнь…
которая прошла…
невозвратно, незаметно…

Открывается небо для нового дня,
и дурная тоска обнимает меня,
облегает меня, как рубашка нательная.
Не смертельная.

Я зароюсь в подушку и спрячу глаза,
но проснуться придётся, иначе нельзя.
Видно, жизнь, даже если она непутёвая,
штука клёвая.

Откровенна со мною давно, и на «ты»,
переводит часы и разводит мосты,
может горьким дождём выжать облако талое,
но усталая.

Я врастаю в неё в суетливом бреду,
только если не выдержу, если уйду,
никогда и не вспомнит пустячного имени.
Отпусти меня!

Что тебя треплет, ломает и мучает?
Сбрось, изгони из рассудка, из сердца ли.
Всё переменится, может быть, к лучшему,
вздрогнут артерии новыми герцами.
Всё переменится, всё перемелется,
ты, наконец, отдохнёшь по-хорошему,
эта не вьюга, а просто метелица
ляжет на добрую землю порошею.
Скроются страхи безумными совами,
выпорхнут радости лёгкими феями,
вырвется к небу побегами новыми
всё, что тобой изначально посеяно.
Всё, что давило ночами бесслёзными,
всё, что не пОнято, но не отброшено.
Может быть, что-то ещё и не поздно и
ты, наконец, отдохнёшь по-хорошему.

Вчерашний день неспешно прожит:
без откровений и чудес.
Его на память ночь помножит,
снесёт на склад, проверит вес.

Рассмотрит день астролог строгий —
спец по прогнозам и мечтам —
как экземпляр, один из многих,
уже складированных там.

Поверь, грустить о нём не стоит,
он был по-своему хорош,
но больше нас не беспокоит,
при том – назад не заберёшь.

Ковёр небесный монохромный
и кучевые облака,
и двор, где бродит пёс бездомный,
придержит бережно пока.

Дождётся дня очередного,
отдаст припрятанный запас,
и день с утра наступит, новый,
ещё неведомый для нас.