Любовь Левитина - Гербарий неисполненных желаний. Сборник стихов

Закончилось придуманное счастье,
цена ему – в базарный день пятак.
Не жалко, что приходится прощаться,
а жалко, что приходится вот так.

Уходишь с непреклонностью солдата,
готовит память воду в решето.
Не жалко, что припомнится когда-то,
а жалко, что припомнится не то.

Закат всплывает медно-красной рыбой —
удачный, но потерянный улов.
Не жалко слов, что мы найти могли бы,
а жалко, что не ищем этих слов.

Кино немое. В долгом эпизоде
ты, я и третьей – скука, а не грусть.
Не жалко, что в финале ты уходишь,
а жалко, что и я не остаюсь.

Напрасный монолог, законченный в миноре,
ненужные слова мой ветхий парус мнут.
«Изломанный челнок, я снова брошен в море»,
где тонут острова изношенных минут.

Плывут обломки чувств, теряет мачта стройность,
на солнце и лазурь наложено табу,
где шторм задул свечу, там хмурит брови Хронос.
Я больше не везу ни счастия, ни бурь.

А морю не указ советоваться с нами,
торопится, летит, над словом воспарив,
у моря есть для нас то волны, то цунами,
то зверский аппетит, то впадина, то риф.

Напрасный монолог… Прости меня, amore,
не стоят этих слов ни пряник и ни кнут.
«Изломанный челнок, я снова брошен в море»
загубленных часов, затопленных минут.

От себя никуда не деться.
Так случается не впервой,
что бронёй обрастает сердце
и не знается с головой.

В ставни робко стучится утро,
тихо просит открыть глаза.
Достучаться до сердца трудно
сквозь броню. И разбить нельзя.

Бьётся медленно, встанет, что ли,
принимая со стороны
отголоски неясной боли
и неявной моей вины?

Твой поезд мчится, стучат колеса,
повсюду – ах!
С тобой – ответы на все вопросы
и свет в глазах.
В лугах за окнами – красотища,
кругом цветы.
Вагон задумок, и планов тыщи,
а в центре – ты.

Потом – подъёмы и полигоны,
в лугах осот.
Осталось планов на пол-вагона,
так, штук пятьсот…

Затихли птицы, и воздух плотен,
в лугах пырей.
Надежд осталось до пары сотен,
давай быстрей!

А птицы в зиму уходят клином,
в лугах снега.
Твой поезд мчится в тоннеле длинном,
ушёл в бега.
И не надавишь (всё бесполезно)
на тормоза.
В конце тоннеля открыта бездна
и свет – в глаза.

Опять банкуешь, вздохнуть не смея,
не зная правил своей игры.
Свились рулеткой минуты-змеи,
неразличимые до поры.
Легко выкидывает коленца
судьба в рискованных странных па,
ведёт к раскладу невозвращенца
фортуной брошенная тропа.
Слабеет ветер надежды-веры,
едва коснувшись тропы хвостом.
Но ты лелеешь свою химеру…
и убиваешь её потом.

Заплатишь всем, и тебе заплатят,
поставишь всё на зеро опять.
Проснёшься ночью, дрожа в кровати:
минуты выгнулись и шипят.
Лишь ветер ловит чужие карты,
рывком швыряет за Рубикон.

Ты снова будешь играть азартно —
кто знает, может, последний кон.

Пылится в заколоченном чулане,
а может быть, на старом чердаке
гербарий неисполненных желаний
и грезит о заботливой руке.

Забытые, отправленные в небыль,
листы, где нет ни времени, ни дат,
а только бледный цвет, засохший стебель,
сожжённый лес и вырубленный сад.

Гербарию загаданное снится,
он дремлет и не ведает пока,
что время копит новые страницы,
свисая паутиной с потолка.

Предположим, что Некто, а может, Никто
был у всех на хорошем счету,
брился утром, костюмы носил и пальто,
твёрдо верил в свою правоту.

Столько горечи, столько горечи,
никогда всю её не вычерпать.
Под руками сломались поручни,
время тихо итожит вычеты.

Выпускаю слова весёлые,
пусть свободно гуляют в полночи,
а они, беззащитно голые,
покрываются слоем горечи.
Вычищаю её украдкою,
всё равно проступает пятнами…

Снова к чаю готовлю сладкое,
что ж оно так горчит, проклятое?

В лабиринтах перехода, где в потоке нету брода,
толпы разного народа продвигаются, спеша.
Здесь вещают и торгуют, мне – на улицу другую,
обгоняю на бегу я молодого крепыша.

Неприветливые лица – отчего бы людям злиться?
Впереди опять пылится неизвестный поворот.
Разобраться не могу я, мне – на улицу другую,
отойду и обмозгую, где там «дальше и вперёд».

Незатейливые годы – от свободы до свободы —
добавляют переходы, где несут, за рядом ряд,
лица, руки, сумки, ноги
в пасть удава бандерлоги,
не сбиваются с дороги и о жизни говорят.
Мимо жуликов и нищих, собираясь в сотни-тыщи,
по-простому счастья ищут, спотыкаясь на ходу.

Перед ними не в долгу я, мне – на улицу другую,
обогну ещё дугу и
эту улицу найду.

Вечер становится чёрно-белым,
жизнь растерялась и оробела.
Свет электрический не включаю.
Надо подняться и выпить чаю…
Час в темноте на диване, тупо.
Тело сковал безнадёжный ступор.
Слышала – лечится шоколадом,
но не хочу, ничего не надо.

Время сгущается между прочим,
медленным слизнем сползая к ночи.

Нужно снотворного пол-таблетки,
чтобы в кровати как в личной клетке
спрятаться, сбросить постылый день и
просто исчезнуть, без сновидений.

Ветром взбалмошным унесён
в многозвучье чужих мелодий,
не спешит возвращаться сон —
не приходит и не приходит…

Стрелка малая – возле двух,
время бьётся – звенят осколки,
не тревожат ни слух, ни дух
кривомысли и кривотолки.

Не влечёт небосвод немой,
блеклых звёзд проступают пятна.