Алина Волку - Реквием по Эрику. Стихи, вдохновлённые Призраком Оперы

В гримёрке так душно! И воздуха мало,
В ушах – неприятнейший звон…
Певица, очнувшись, вздохнула устало,
Ответом ей чей-то был стон.

Легонько она повернула головку
И вздрогнула, будто во сне,
И тихо промолвила: «Мне так неловко,
Но я вас не знаю, мсье!»

Виконт весь зарделся: «Ну как же, Кристина?
Я, связанный с вами судьбой,
За шарфиком вашим нырнувший в пучину
Мальчишка, ваш милый герой!

Хотел бы я рядом быть с вами, как прежде,
Как в детстве – вы помните, нет?»
И он целовал её руку в надежде,
Она – рассмеялась в ответ.

Её возмущённым он взглядом окинул,
И вспыхнул: «Не верите мне?!
Напрасно, мне есть что сказать вам, Кристина!
Но вам только – наедине,

А не при служанке и докторе…“ – „Может,
Сначала поправлюсь я, нет?
Нет, я не больна, но устала я всё же» —
Она прошептала в ответ.

Звучал её голос, до боли холодный:
«О, дайте побыть в тишине!
Уйдите вы все! Если вы благородны —
И вы уходите, мсье!

Ушёл он, в печаль своих дум погружённый,
И сердце болело в груди…
Прочёл он в глазах её синих, бездонных
Чужое: «Рауль, уходи!»…

Как она пела! Без сомнения,
Я слышал ангела теперь,
Но не имел – увы! – терпения,
И был я выставлен за дверь.

Хотел уйти, печалью сломленный,
Не узнанный, забытый друг.
Но голос, нежности исполненный
– Мужской, мужской!!! – услышал вдруг.

Ах, моё сердце! Боль ужасная!
Любовь ли это?… Как же быть??
Я слышал требованье страстное:
«О, вы должны меня любить!»

Любить?! Кого? Кто там, за ширмою?
Кто сей чудак, соперник мой?
Я слушал их беседу мирную,
Забыв и счастье, и покой.

Она, сквозь слёзы: «Как вы можете?
Я лишь для вас, для вас пою!
Зачем же вы меня тревожите?!
И, мягко – он: «Благодарю!

Ах, вы устали? Тяжко дышите…»
«О, как кружится голова!
Я отдала вам душу, слышите?
И я мертва, мертва, мертва!»

О, горе мне! Она – бесчестная!
Она – там, с ним, наедине!
Зачем обманщица прелестная
Как божество явилась мне?

Врага звучала речь надменная:
(Ах, то мой личный был кошмар!)
«Душа прекрасна, несравненная!
Я принимаю этот дар!»

Не слушал дальше… О, страдания!…
Сковала сердце мне печаль…
Застыл я в мрачном ожидании…
Вот – вышла… Тёмная вуаль

Её лицо скрывала нежное…
Она одна… А он-то – где?
И мысли тёмные, мятежные
Вели, вели меня к беде!

Она ушла. Скорей, в гримёрную!
Сейчас настигну я его,
Раскрою душу эту чёрную!
Но – тишина. И – никого…

Все чувства во мне как-то странно изменчивы —
То ужас, смятенье, то счастье безбрежное…
А рядом совсем – драгоценная женщина,
В руках моих – тёплая, лёгкая, нежная.

Вся жизнь – позади, только что в ней хорошего,
Когда от неё я хочу невозможного?
Но руки дрожат под небесною ношею,
Холодные руки безумца ничтожного.

Что дать ей смогу, кроме мёртвого холода,
Дыханья могилы да райского пения?
Как чуждо мне всё, что прекрасно и молодо!
Но в ней возродилось моё вдохновение!

Но нет, то был Ангел. Не Призрак под маскою
Поймёт?… Иль – как мать – проклянёт меня в ужасе?
Я был для неё лишь бесплотною сказкою —
И как объяснить, что невинен мой умысел?

Смотрю на неё – и тревогою сладкою
Мне сердце пронзает истома неясная.
Любовь для меня остаётся загадкою,
Но вот, предо мною – такая прекрасная,

Такая волшебная, дивная женщина…
И так хорошо, так отрадно мечтается,
В душе моей всё так свободно, изменчиво…
О, веки трепещут… Она – просыпается!…

Почётных гостей в тот особенный вечер
Был полон торжественный зал.
Звучали прощальные длинные речи —
Ведь театр тогда провожал

Своих импресарио, вдруг уступивших
Другим своё место. В их честь
И был этот вечер, отраду суливший,
И мягкую, сладкую лесть.

Но что-то нарушило мерность теченья
Минут торжества. За столом
Спокойно сидел человек-привиденье
С печальным и страшным лицом.

Нет, вёл он себя совершенно прилично,
Но только не ел и не пил.
Но только вот облик его необычный
Гостей напугал и смутил.

Но, сквозь отвращенье – ему улыбались,
Умело скрывая испуг.
И шуткою злою задеть не решались —
Ну мало ли чей это друг!

Но стало для вечера горькой приправой,
Кошмаром в уютном мирке,
То, что произнёс он: «Танцовщицы правы.
Возможно, что гибель Бюке

Была не такой уж естественной..» Тут же
Погасли улыбки, и страх
Пронзивший сидящих безмерною стужей,
У всех отразился в глазах.

Вмиг праздник утратил своё настроенье —
Ведь, право, случилась беда!!
Лукаво глядел человек-привиденье.…
А вечер испорчен был, да.

Господа! Мы должны вам открыть одну тайну,
Перед тем, как займёте вы прежний наш пост.
Это важно, поверьте – при чём чрезвычайно.
Незавиден ваш жребий и вовсе не прост.

Все смените замки на покрепче затворы,
Если что-то желаете спрятать… Увы,
Здесь есть нечто гораздо страшнее, чем воры.
Это – призрак. Мертвец – но страшней всех живых.

Ах, быть может, что с ним мы сейчас повстречались
Там, на ужине… Боже, он был среди нас!…
О, не смейтесь! Мы тоже когда-то смеялись,
Только нам уж совсем не до смеха сейчас.

Мы б молчали о призраке – будем правдивы,
Он нам сам повелел обо всём рассказать…
Господа, вы с ним будьте предельно учтивы,
Или вам – без сомнения – несдобровать!

Он – хранитель, гроза, тайна этого зданья,
Он не сможет покинуть его никогда…
Здесь, в инструкциях, есть и его предписанья.
Соблюдайте их. Правда. Иначе – беда.

Мы прощаемся с вами теперь. Но учтите —
Обо всём, господа, вы предупреждены.
Да не смейтесь же! Вы ведь его разозлите!
И в том нашей, поверьте, не будет вины!

Арман Мушармен слыл разумным не даром —
Он много трудился – и преуспевал.
Чего только стоят его мемуары!
О чём только в них он не понаписал!