Анатолий Иващенко - Спелый ветер

Осиный унисон как фон валторны.
Всё ярче и сильней смычковых ссоры.

Аллитерация губная проб,
нестройных сплетен «ползающий» трёп…

Намёк картавит пищиком рожок,
и в приступе признанья окарины.
И вот уже бесчувствия порог
бесстрастья знаки оставляет в минах.
Вот эпилог – тромбонов с гонгом рёв,
ворчанье контрабасов затихает,
нет больше сплетен, невозможен трёп,
на три piano точка коды тает…

Продолжают звучать, мимолётными делая дни:
кантилена, щелчки, флажолеты, и россыпь стаккато.
Пролетел отголосок, заученной в детстве, цитаты,
и к подснежникам тянутся снова дремучие пни…

Настороженность хочется слышать листвы прошлогодней,
угадать контрапункт разветвлённых контрастных мелодий.

Консонирующие подстрочия струнных станиц
продолжают звучать, мимолётными делая дни…

О глазах проницательных этот короткий рассказ,
о мгновенности жизни, о таинстве вечном начала,
и о том, кто болезненно принял тактичный отказ
и теперь обречён на общенье с виолой ночами.
В недосказанности, многозначности трудно винить.
Откровенья смычка доверительно и величаво
продолжают звучать, мимолётными делая дни,
заставляя забыть о себе в просветлённой печали.

Блестят пилёных льдин осколки.
Метелица. Всё как во сне:
На фиолетовых иголках
стал серой ватой колкий снег.

Русалки блекнет чешуя.
Хитрит лисица. Рядом я.

Зеркальная дорожка в сколах.
Померкли мутные осколки.

Бесхвостый пёс застыл как в коме,
оброс сосульками дракон.
Ушли от Белоснежки гномы,
без хобота скучает слон…
Как жаль, – и это – ненадолго.
Январь простился навсегда…
И ветер дует на осколки,
раздуть, пытаясь искры льда…

То вместе, то попеременно
звучат откровения гласных:
там – спрятавшихся манекенов,
здесь – двух мельхиоровых масок.

Я слышу – то громко, то тихо,
там – женственных амфор партита,

здесь – стретто пчелиной поляны,
и шёпот то мнимо, то явно…

И – пятого времени года —
прелюдии пылких желаний,
мгновеньям украденным оды,
ноктюрны прекрасным обманам.
И – пауз воздушные ямы,
где я в полутьме, полусонно,
бесплотный, то мнимо, то явно
впадаю опять в невесомость…

Поэма счастья путает страницы
и недомолвки юной чистоты.
Последний снег не так уже искрится,
не те: наивность, смех, не те черты.

Цветы воспринимаются не так.
И музыка не наша и не та…

Закрой глаза – мелькают годы, лица.
Поэма счастья путает страницы…

Нет теплоты, и не нужны подарки,
нет тайных встреч, наития темны.
И нет тебя в старинном нашем парке.
Как будто нет, и не было весны!
Мне с детства снятся: шорох Синей птицы
и лампочек сиреневых аккорд.
Поэма счастья спутала страницы.
Всё где-то рядом. Но – как далеко!

Перебираю грани слов
под скрип пера, страницы шорох.
Мне слышен тихий, с эхом, зов,
вздохнули шёлковые шторы.

Строка, не прерываясь, кружит,
ведёт туда, где память глубже…

Узлы, прощупывая строф,
перебираю грани слов.

Вот: Чёрной магии число,
латунных губ живой эпитет,
вот сдержанный иконы слог,
и необузданность палитры…
Так и сижу до сквозняков,
несущих белоснежный лепет,
перебирая грани слов
насторожённого столетья.

Пусть тянет в темень дым костра,
бредущий от конструкций песен,
сгорают: отклонений стан,
и штампов масляная плесень…

Сухой малинник недомолвок,
подтекст приятельских уловок.

Пусть ветер будет сплин листать,
тянуть в темноты по кустам…

Укоров корки тлеют и —
сухих картавинок заплатки,
плетёнка гибких догм дымит
и – бородатых шуток вата,
и – вороха подвохов, хлам.
Но не горят времён осколки!