Владимир Карнаухов - Истечение. Книга стихов

Совковой лопатой выбивают ковёр,
Не нашлось выбивалки обычной,
И под ними трещал от ударов балкон
В вихрях пыли, так плотно насыщенной.
На втором этаже всё же ниже к земле,
Выносить для чего – непонятно.
Вот и лупят ковёр – самолёт в высоте,
Чтоб летал в магазин и обратно.
Так ведь был перегруз и решили бомбить
И соседей подергать снаружи,
Но они все устали уже говорить,
Ждут, когда их лопата не сдюжит.
Приходил участковый, удивлялся порой,
Зацепляло его непонятным.
Вы меня один раз пригласите с собой,
Полетать в магазин и обратно.

Начну с того, что я взгляну во двор,
Спущусь узнать, какое настроение,
С соседями подкрасим свой забор,
И принесу хорошего портвейна.
Мы разольём вино для всех
И будем кушать сладкие конфеты,
И будет раздаваться женский смех,
Возобновляя женские секреты.
Поговорю с сапожником-евреем,
Он знает, как и кто живёт в округе.
Он проведёт любые параллели,
От старого гвоздя до брошенной подруги.
Субботний день в объёме воспалится,
И все сползутся под зелёный кров,
Опять с портвейном мне надо возвратиться,
Чтоб продолжать весёлый разговор.
А к вечеру начнутся откровения.
Где парами все ускользнут в кусты,
И от гитары соло-представления
Всех унесёт до следующей поры.

Не признаются с чистого листа,
Не отрывают пуговицы с корнем.
Гляди, гляди в мои глаза,
Ведь я и есть твой истинный угодник!
Для нервов я, для сути роковой,
В восторг безбрежный с грязными руками
Я миллионы лет, как часовой,
Стоял и ждал за адскими веками.
Богемой ты повсюду воскресала,
Хребты ломая, как клинки,
И веру в человеке истребляла,
Как полководец стройные полки.
Ты ложь! Я рок, которым ты владеешь,
Ступень к величью твоему,
Когда земное ожерелье ты наденешь,
Не будет выхода к добру.
И та земля, что Русью называют,
Сама собой исчезнет от беды,
Уже сейчас её порой качает
От вашей бесподобной лжи.

Сорви три пуговицы с корнем,
Засунь признание в кулак.
Теперь в глаза, глаза смотри угодник,
В придачу роковой дурак!

Мы на отравленном горем столетье
Оставили свои следы,
И в облегающем бронежилете
В другой с оружием вошли.
Мы рисованные временем,
«Их разыскивает полиция»,
Здесь обрели новое положение,
Меняя скальпелем лица.
Только сохранив почерк
Своих гуттаперчевых пальцев,
Мы открыли десятки точек
Войной изувеченных страдальцев.
Так, заразные властью всласть,
Не принимая вековые болезни,
Мы не умеем уже не лгать
Растерянному населенью.
Вам приятен прихват оголённого провода,
Выбивающий автомат мозгов,
Не прерывая искушённого повода
Ломать мир и сердца городов.

Хмурый месяц выпал из окошка,
Меж деревьев скользнул, золотой.
Повисел и подумал немножко:
«Нет, не надо мне жизни такой.
Где мои развесёлые дали,
Где мой звёздный, ночной простор,
Вот зашёл на минутку к даме
И бегу от неё, как вор.
Заглянул лишь красе улыбнуться,
В её комнату света пролить,
И успел на кулак натолкнуться
И с полицией поговорить.
Мир земной на коварстве и злобе,
Путеводной звезды не сыскать.
Вот и лупят друг друга по морде,
Вот и кличут друг друга на -ять.
Полечу всё ж в родимые дали:
Золотой – потому что с любовью,
Чтобы звёзды меня там встречали,
И сияли в моём изголовье».

Жизнь когда-то возвышалась неприступной горой,
С мечтами, любовью, с ученьем – свет, а не ученьем – тьма,
С полным комплектом деятельности почётной и трудовой,
С набором случайных встреч и одному Богу известного мне конца.
Так стал просыпаться вулкан страстей и пороков,
Первые невесёлые частушки и стихи о социализме,
Школьные балы с разборками, с возникновением глазных подтёков
И обзором бесконечных путей через советскую призму.
Билось под джинсовой рубахой средней тяжести сердце тунеядца,
Лилось вино рекой местного, яблочного разлива,
На футбольном поле исчерпывающая игра красавца,
И ночь с болельщицей без внутреннего контрацептива.
Высшее образование, подсунутое под широкий зад времени,
Армейский шеврон, прибитый намертво кулаком дедовщины,
Обескураживающий пейзаж степей, как на лысом темени,
И указ об увольнении под грохот дембельской матерщины.
И исчезла наполовину гора от выброшенной, огнедышащей лавы,
Потекла и застыла в железной хватке испуганная судьба,

И решать надо было мне, как преодолевать эти завалы,
Там, где убавляется всё, и одному Богу известного мне конца.

Наружность улиц в осени капризной
С изречением сорванной листвы
Поддерживает порядок мнимый
И льёт неторопливые дожди.
Бессолнечные дни уже в привычке,
В блокаде перепачканных дорог,
На оживлённой птичьей стычке
Застыли в подлинности тревог.

Человеческий жребий судьбы
На весах рокового террора —
Результат обитателей тьмы
И кровавого произвола.
Доказательство вашей вины,
Жизни, вырванные у Бога,
Вы находите точки войны,
Где безвинность страдает народа.
Вас уже нерождённых нашли
И пресытили кровью в утробе,
И забили в пустые мозги
Обязательство чей-то воли.
Сколько слёз, сколько скорби внесли,
Разрывая сердца на части.
Убиенным несут цветы.
Душегубам несут проклятья.

Ты зайдёшь ко мне, прогромыхаешь,
Всеобъёмный и дорогой,
Мой дружок и советский товарищ,
С той страны, что ушла на покой.
Ты, взволнованный и великодушный,
Будешь крепко меня обнимать,
Скажешь мне, как всегда, простодушно,
Как живёшь ты, едрёна мать.
И подаришь мне новую книгу,
Только вышедшую свою,
Ну, давай тихо хлопнем за Тиму,
За друзей, что просветом в строю.
И начнёшь заводить за стихи,
За мои, за свои, за чужие:
Слышал, Дима, «Красавец в ночи»
Напускает тумана и пыли.
Так пройдём мы заветные дали
Под коньячный и огненный всплеск
И закончим опять стихами
Под весёлый и радостный смех.

Мастер-класс страны российской
Безбилетный и простой.
Путь единственный и близкий —
Всевозможно экономь.
Раскидай бюджет на месяц,
Коммуналка – основной.
Сколько ты в начале весишь
И в конечной жировой.
Покупайте больше круп,
Каша – голоду помеха.
Из куриных мощей суп,
И картошечкой утеха.
На лекарства меньше тратьте,
Есть народные средства.
От таблеток лишь участье
И кружится голова.
Повторяйте ежечасно,
Несмотря на сотни дел:
Жизнь прекрасна, жизнь прекрасна,
Чтобы верить в свой удел.
Больше воздухом дышите,
Воздух – весь наш капитал,
Бога вы в себе ищите,
Чтобы жить, как подсказал.