Симона Гауб - Качели. Стихи

В эти игры играют звери,
Так сыграем же в них и мы —
Засыпать, улетать, не верить
В наступление дней зимы.

Не смотреть в глубину метели
Из окна квартиры своей,
Напролёт двадцать две недели
Грезить сказкой глупой своей.

Согревать друг о друга руки,
Пить за чашкою чашку – чай,
Отрицать печали и муки
И любить лишь цветущий май.

И сгорать ночами в объятьях,
Благовонья цветенья жечь,
И носить только яркие платья,
Заменять улыбками речь.

Не ходить по льду рек замёрзших,
Не любить мёртвый шубы мех,
Взглядом за горизонт унёсшись,
Не сдаваться в унынья грех.

Посмотри мне в глаза – я мёрзну.
Минус двадцать – осознаю.
Не могу отвергнуть реальность,
Дай хоть руку держать твою.

Морская царица запутана в сети
Троллейбусных линий, пугается света,
Когда белым снегом наш мир непорочно
Всё сыпет и сыпет весеннюю осень.

И бродят уныло рассветные рыбы
Под ветхими розовыми зонтами,
Пьют кофе, грустят и читают газеты,
И в окнах слюдяных наивные тают.

Морская царица сквозь синие очи
Просила свободы, просила вниманья,
Но грязь на дорогах и блеклые фары
Мгновенно царицу свою забывают.

Сегодня спроси их – никто и не вспомнит
Какой красотой абсолютна богиня,
Какими мечтами светила царица,
Как робко рассыпала дремлющий иней

По веткам корявых чернотных деревьев,
А нынче сама среди них затерялась,
И молит глазами, и молит спасенье,
На утро лишь тень от царицы осталась.

Я помню, как твои ноги тонули в листьях,
Я помню, как ветер был зол и расстроен,
По станциям холод, во дворах же довольно спокоен.
Но мы были вместе, уже соблюдая дистанцию.
Мурашки сквозили по стану утренних линий.
До вечера нового дня консервация страха —
Рассвет очень любит топить мои радости в формалине,
Ты – шорох листвы, а я позади собакой.

Ветки тогда ещё не были голыми, помнишь?
Не покрывались инеем, но ответ был ясен—
Спасён будет тот, кто негласен. Ты этого ждёшь.
Ты водишь по стрелкам, по рельсам своих коридоров.
Не скоро, зато потом – и ты согласишься тоже —
Мы можем быть одним существом, но не долго,
Мы можем глубже, чем кожа к коже сливаться.
Мы можем пытаться понять друг друга, но не до конца.

Когда прозвучат серых птиц голоса по сотовой связи,
Когда ты ещё один раз сожмёшь мою руку,
Я тихо оплавлюсь и больше не дам себя обмануть.
Науку такую преподают ночи бок о бок. Но суть —
Когда ты увидишь солнечный свет через шторы —
Меня рядом уже не будет, не будет боя старых часов,
Не будет того, что изменить ты можешь.
Качаясь на лентах снов, я отправлюсь жить.

В тот день было скрыто за облаками солнце,
В тот день как-то слишком яро толпились люди.
Сквозь гомон полуяпонцев, мохнатые груди и спины,
Куда они торопились, ведь нет адресатов?
А, может, им просто нравится
играться с тобою в вечность —
Бежать по встречной, но мимо. Оледенение…
тлеет в бездне.
В тот день у меня не было сомнений,
что твои ладони моих теплее.
В тот день столкнулись кометы и пыль созвездий.

Сжимая трамвайный билет в отогревшихся пальцах,
Ран нет, в ушах речи ещё отдаются эхом.
Думаю только о нашей последней встрече.
Грустить или каяться?
Наркотически или, может быть,
Алкогольно?
Деревьям ведь холодно и немного больно,
А ты для меня всегда как вечная осень,
Как плесень с коры старых сосен, идейно-наивная,
Готовая умирать за вьюги и звонкие ливни.

Когда то давно пешком мы под стол ходили,
Тогда всё казалось большим и втройне страшней.
И мамины песни на ночь как воздух были,
А папины речи были насущной воды важней.

Со временем можно стало уже смириться —
Что ты – никакая не часть, не кусок, не грань,
Ты сам по себе – небольшая, но единица,
А страх и невзгоды – лишь жалкая опыту дань.

И маленький, робкий, но человек, ты отчалил в море,
Оно бултыхалось меж стен бетонных
и голосов людских,
Оно не давало к поверхности, к вдоху – Sorry,
This story is only for who was reborn in this.

А если нам не досталось тогда, базы, дна, основы —
Тогда, наверно, останутся те, кто не всё успел.
Теперь же не требуют ласки, защиты, слова —
Всего лишь дать с собой денег и постирать постель.

Три часа ночи. Ещё час и десять минут.
В этом сугробе нас не найдут, пока не растает.
Время резиной на глаза падает,
Нарастает в первоисточнике.
Цветные лампочки в воде, студенты-очники
По ночам должны спать.

Искать пустые комнаты выходных,
Топоты по ночам, вроде бы, не для них,
Но, осознавая нужду, прислушиваюсь и жду,
Раскручиваюсь и падаю,
В рай или ад, в сок или смрад вина.

Спряталась тёмная глубина
В беленьких цифрах часов на дисплее.
Я косплею сегодня терпеливого человека,
Строптивого, но сдавшегося,
Не совсем удавшегося природе,
Оплота прошлого века, и жалкий винтик
Двадцать первого, под кодовым номером
Три – ноль – ноль.

И, даже если не голь за окном, а почти весна,
отгоняю волны сна от себя, навязчивого и липкого.
Скрипит за ушами скрипка,
поджимает молодость и нужда,
Эта холодность только для них. А я буду ждать.