Владимир Салимон - На живую нитку

Что никакого смысла нет,
когда бы мы об этом прежде
не знали точно с малых лет,
едва ль поверили невежде!

***

Самостоятельности не хватало мне.
Зависим был, хотел поспеть за модой,
о славе незаслуженной вполне
мечтал и тяготился несвободой.

Замыслил я свободу обрести,
как узник, стосковавшийся по воле,
и закричал: Родимый, отпусти! —
я Ангелу, что съел со мной пуд соли.

Но Ангел тот, что мой покой хранил
и отвечал за это перед Богом,
не внял моим мольбам, не отпустил.
Иначе говоря, уперся рогом.

***

Осенний лес желтеет сверху вниз.
Когда же он рассыплется вчистую,
как будто древний мозаичный фриз,
подумаю, что жизнь прошла впустую.

В унынье я впаду, как в забытье
впадает дева, ощутив угрозу
всей сущности божественной ее,
в саду мизинец уколов о розу.

***

Вода становится тяжелой.
Ее удельный вес растет.
И посреди равнины голой,
возможно, взрыв произойдет.

Насколько вероятно это,
я у тебя спросить решил,
но ты спала, и я ответа
на свой вопрос не получил.

Все в доме спали, кроме мухи,
зажатой меж оконных рам,
что с миром чувственным в разлуке
гудела страшно по ночам.

Дождь никогда не прекратится! —
жужжала в ужасе она,
уже готовая смириться,
что к смерти приговорена.

***

Смеркалось быстро.
Скоро дождь пошел.
Как будто прежде он стоял на месте.
Как будто на подъем он был тяжел
последние лет сто, а может, двести.

А тут заторопился, заспешил,
запсиховал, стал на людей кидаться,
на тех из нас, кто выбился из сил
и неспособен был сопротивляться.

Нам оставалось спрятаться внутри
своих домов,
пока угомонится
дождь за окном, ждать час, и два, и три.
И моду взять – проснувшись, спать ложиться.

***

Я позабыл лицо
того, с кем дружен был.
Я с пальца снял кольцо,
отрекся, разлюбил.

Теперь я – сир и гол.
Теперь я – чист и пуст.
Бери меня, монгол!
Бери меня, тунгус!

Возьми же, друг степей,
и волю, и талант!
Веди меня скорей,
Вергилий мой!
Мой Дант!

***

Только слабовольные машины
людям подчиняются всецело,
но и те без видимой причины
запускают когти в наше тело.

Что есть силы бьют электротоком.
Насмерть травят ядовитым газом.
Обжигают, если ненароком
прикоснешься к сковородке с мясом.

Среди общей смуты и разрухи,
замечая у тебя невольно
все в ожогах и порезах руки,
я не верю, что тебе не больно.

***

С Покрова снег обещан миру.
И мы с надеждой в небеса
глядим,
незримому кумиру
стараясь заглянуть в глаза.

Но глазом невооруженным
мы видим с горем пополам
лишь слой озона истонченным,
что превратился в старый хлам.

Следим за спутником, пропавшим
с орбиты много лет назад —
за Ангелом, безвинно павшим,
что адским пламенем объят.

***

За стенкой человек не спит,
но видит сон: пасутся кони
каурые,
гнедой стоит
один, стреноженный в загоне.

Красивый, статный жеребец.
Он словно вылеплен из глины,
из той, что вылепил Творец
член детородный для мужчины.

В нем все в избытке – сила, страсть.
Литая выя.
Дыбом холка.
На всем скаку с него упасть —
грехопадение и только!

***

Округлость форм ее пленяет.
Столь обольстительна земля —
кустарник редкий обрамляет
холмы пологие, поля.

Те, кто еще трудиться в силах,
оставшиеся в деревнях,
крестьяне пашут на кобылах.
А баре скачут на конях.

***

От холода забиться в щель спешим.
Ночник во тьме горит огнем чудесным,
а света шар во тьме висит под ним,
не смешиваясь с воздухом окрестным.

Он держится на честном слове, но
должно быть столь же крепким это слово,
как то, что было произнесено
однажды и что есть всему основа.

***

На гвозде висящий ключик
стал мгновенно золотой,
потому что солнца лучик
озарил наш дом пустой.

Так ложился снег на крышу
в этот чудный зимний день,
что казалось мне, я вижу
за окошком чью-то тень.

С давних пор я взял в привычку
ставить в вазочку цветы,
думать, что на электричку
опоздав, вернешься ты.

***

Ночь схлынет, как будто отступит вода
от линии береговой,
и мы перекличку устроим тогда
всем выжившим в час роковой.

И мы обнаружим на мокром песке
следы мировых катастроф,
заметим мы груды камней вдалеке —
руины больших городов.

Отыщется лейка, которую ты
вчера потеряла в саду,
когда я раздвину малины кусты,
резиновый мячик найду.

***

Я думал это гад ползучий,
ну мышь,
ну землеройка,
а это жук под листьев кучей.
И только-то.
И только.

В преддверии зимы на силу
передвигает ножки,
копает сам себе могилу
на грядке у дорожки.

Ее он выроет не скоро
большую-пребольшую
и вдруг сбежит.
Вот ведь умора!
Все даром.
Все впустую.

***

Так была круглолица она,
как дитя с шоколадной обертки,
и смотрела она из окна
на районного центра задворки.

И давно бы себя извела,
и сама себя поедом съела,
но по счастью незрячей была,
по причине чего – уцелела.

Я однажды ей глянул в глаза,
что, казалось мне, небезопасно,
и увидел, что в них небеса
отражаются четко и ясно.

***

Нас птицы в лодке повезли.
Орлы на весла сели.
На вахту стали журавли,
что знают здесь все мели.
Не бойтесь плыть, куда глядят
глаза, не разбирая
путей! —
сороки гомонят,
вслед нам с тобой кивая.

***

Не верю я рабочим и крестьянам.
Изображая пролетариат,
усердствуют так, словно в споре пьяном
победу одержать они хотят.

Что за игру ведут они со мною,
упорно корча из себя народ,
которого мизинца я не стою,
поскольку я есть нравственный урод?

***

Мы хохотали, глядя в реку,
смеясь, по облакам ходили,
что по колено человеку
или по щиколотку были.