Олег Лукойе - Оловянный солдатик стойкий. Стихи, тексты. 2012—2013

Города… Залитые солнцем города.
Ветер нас мотает по свету.
Сквозь века… В полные
страданий века… Аисты приносят победу.

То ли сказка, то ли быль.
Было в доме тепло, светло.
То ли в золото, то ли в пыль
билась бабочка о стекло.
Восходила звезда зарёй
и ложилась на верный курс.
В синем небе парил орёл,
вольной воли почуяв вкус.

То ли песня, то ли стих
бился бабочкой о стекло.
Коль позвали в гости – иди!
За хозяйским гуляй столом!
Небо куталось в облака
и смывало дождями пыль.
Величаво горел закат.
Засыхал у крыльца ковыль.

То ли сени, то ли клеть.
Билась бабочка о стекло.
А свече суждено сгореть.
Пред иконой отбить поклон.
Волчье солнце взошло в ночи.
Было рюмочно на столе.
Ели с мёдами куличи.
Тошно бражнику во хмеле.

То ли сказка, то ли быль.
Догорела свеча к утру.
Сбились крылья в прах и пыль.
Не пришлась видать ко двору.
Утро плакало за рекой.
Плыли пО небу корабли…
Провожали гостя домой
две лопаты, да горсть земли.

Осень устала бросаться листвою.
Рыщут вороны в зашторенном небе.
Ветер то стихнет, то снова завоет.
Мир замирает на зимнее время.

Пасти подъездов глотают прохожих.
Воздух пропитан берёзовой прелью.
Стали деревья безлико похожи.
Мир замирает на зимнее время.

В такт миокардам колёса сансары
мерно стучат, оживляя Морфея.
Свет растворяется с каждым ударом.
Жизнь умирает на зимнее время.

Он краски дал, что стали мне судьбою.
Лазурь небес и зелень тополей.
Жар золота полуденного зноя
и белизну завьюженных аллей.
Не пожалел фантазии ни разу
Великий Мастер Тонкого Штриха.
Он скармливал мне все свои припасы
и кое что для этого стиха.
Дал черный шёлк и блеск осенней ночи
И атлас свежевыжатой зари…
Я краски взял и вот, вернул их в строчках…
Он краски дал! И я даю… Бери!

Мне пора в отступление – значит, опять не судьба.
Я для грёз и фантазий твоих недостаточно крут.
Твоя мать на меня очень скоро навесит собак.
Тех, которые более чем убедительно врут.

Твой фарфоровый чайный сервиз навевает печаль.
Мои скулы болят от проглоченных внутрь зевот.
Я уже заходил в эту реку, где плещется чай.
И уверен «на двести пудов» – там никто не живёт.

Мне пора уходить. Здесь не светит мне даже ночлег.
Мне не светит душевно напиться из этой реки.
Помню с детства о том как в реке покалечился грек.
Я хочу в океан, как застрявший на отмели кит.

Ухожу в отступление, в свой проспиртованный тыл.
В мировой океан, где стоит непотопленный флот.
Ухожу в опьянение, плавать до самых Курил…
При условии, если с погодою мне повезёт…

…Ухожу в опьянение плавать до самых Курил.
В прошлый раз я кого-то забыл возле южных широт.

На побережье ледовитых морей
гуляют пО кругу морские коты.
Метелит скалы ветер-борей,
и шлют приветы рыбы-киты.

Зелёным сполохом горят небеса
над белой шкурой заполярной весны.
Искрится иней в пышных усах,
пыхтят парами львы и слоны.

На диком пляже первобытных морей
клокочет льдинами спокойный прибой.
Блестит загаром кожа зверей,
блистает ночь полярной звездой.

Давай, уедем этим летом туда!
Хоть на недельку, или лучше на две.
Напишем «вечность» осколками льда.
Строкою красной в новой главе.

Не стоит искать приключений на пятую точку.
Поверь, если надо, они тебя сами отыщут.
Годам к сорока все мы практики мыслей порочных.
Довольствуйся тем, что живёшь у Христа в голенище

Мы верим в примету и призрак залётного счастья.
Но чтоб не спугнуть его, держимся на расстояньи.
Мы к этому зверю не раз попадали на кастинг,
но не находили в безумных глазах пониманья.

Мы в каждом поступке своём находили ошибки.
Но видимо лишь для того, чтобы вляпаться снова.
И всё-таки мир иногда расплывался в улыбке,
но в новой игре начинал с туза козырнОго.

Вздыхая, листаю прочитанной жизни страницы.
В ней что-то наврал и напутал неопытный автор.
У зеркала пёрышки чистит ручная синица…
И в общем не жаль, что нельзя вернуться обратно.

Рассыпался вечер на тысячи тысяч осколков.
Рассыпался бисер над неблагодарной планетой.
Немного зари на полотнище чёрного шёлка.
Немного любви на четыре часа до рассвета.

В холодном заброшенном доме рождается ветер,
и прячутся бывшие тени всех живших когда-то.
Немного тепла за четыре мгновенья до смерти.
Немного любви молчаливому небу в оплату.

Повсюду былинные камни, за ними дороги
лежат впереди лабиринтами, или крестами.
Немного терпенья… Ни слова, ни тени намёка.
Одни только даты и скорбная вязь эпитафий.

Немного любви и тепла на остывшие камни.
Немного зари на четыре часа до заката.
Когда нибудь в брошенном доме раскроются ставни…
Немного надежды и веры… Поверь мне – так надо!

Лупит люстру майский жук.
Утро в серой шапке.
На диване я лежу
и читаю тапки.

Потолок пора белить
и менять обои.
Мой корабль на мели.
Стонет от пробоин.

Ява тонкою струёй,
в животе лягушки.
Дай мне кружку, я с тобой,
сопитуха Пушкин.

Что нам буря, что нам мгла?
Нам помогут бесы
из стеклянного ствола
пристрелить Дантеса.

Я Есенина на днях
потчевал мадерой
и увёл его к бл**ям,
прочь из «Англетера».

Муха бьётся о стекло.
Ну а нам потеха.
Я весёлый и не злой.
Пью за ипотеку.

Солнце на горизонте врезалось в горы.
Диском пилы раскалённой в самую мякоть.
Вечер закатом кровавым вливается в город.
В небо упёрся рогами сорванный якорь.

Город наводит тени цвета индиго.
Красит улицы-губы блеском неона.
Ветер, зарёй опьянённый, сплетает интригу.
Шепчет фривольное что-то листьям зелёным.

Солнце за горизонтом. Завтра суббота…
Город в нарядной окраске племени майя.
Люди, собаки и кошки идут на охоту.
Люди и звери навеки пленники мая.