Михаил Буканов - Тетери-потятери! Иди! Поэзия

Ну, не может клоун в похоронном доме.
Он копыта кинул в молниях и громе.
Вроде в рёве бури шёл «Парад, алле!»
Клоун расставался с жизнью на земле!

Сон крадётся лапками,
Лапками – царапками,
Закрывает мне глаза,
Весь пушистый, как коза!

Я-дневальный, мне нельзя,
Погружаться, в сон скользя.
Я щиплю себя рукой,
Уходи долой покой.

Что бы чуть себя взбодрить,
Мне б неплохо покурить,
Но, и то не для меня,
Зря желанием маня.

Тут я вспомнил Ирку – ****ь,
Что давно решила дать,
Правда, только через брак,
В мать её и просто так!

И, динамо, прокрутив,
Пела на один мотив,
После церкви всё твоё,
И сама я и шмутьё!

Обманула, обвела,
Из постели убегла.
Так я злостью запылал,
Я ж с ней ночь тогда базлал!

Тут и вахте виден край,
Спать ложись, не помирай.
Прав Толстой был, терпентин-
Он полезен в карантин.

Терпентин есть скипидар,
Очень нужный божий дар.
Ирка ж, девочка – смола.
Позже все решим дела!

Оторвали в драке таракану ножки,
Стал он плохо слышать, не бежит с дорожки.
Потому что слышит таракан ногами,
Вот такие мысли. Если ты с мозгами!

Коли где хоронят, не спеши со смехом,
Может обернуться шутка кверху мехом.
Если кто-то с краю, не пихай под горку.
Слушай мои речи и цени Егорку!

Все м ои советы точно изумруды,
Отрывал их всюду, смёл навоза груды.
Пользуйся, приятель, уцепляй богатство.
Ты, да я, да деверь —филозофов братство!

Поднесите толька, люди пол стакана,
Все открою тайны, честно, без обмана.
Я по жизни крепок, мозгой закидаю,
Мне нужна трибуна, в мыслях пропадаю.

Играл король на флейте,
Тонул корабль на рейде,
Кричали попугаи,
Но ели расстегаи!

Нет, это попугаи
Играли в расстегаи,
Король тонул на рейде,
Причём кричал о флейте!

Лихие расстегаи
Топили попугаи,
Тут замолчала флейта,
При короле Кювейта!

Иль, скажем так, эмира,
Всемирного кумира,
Что вышел из сортира,
После недели пира!

Ах, дороженька, дорожка,
Только пыль из под колёс,
Поворот, а там немножко,
Тихой речки в осень плёс.

Речка Вобля неспешлива,
Да, она не широка,
Но, местами так красива,
Вобля – русская река!

Здесь леса, поля и реки,
Наши русские края,
И слезинка моет веки
Тут и Родина моя.

От Москвы и до Рязани
Наши предки жили встарь,
Может ихними глазами
Вижу осени янтарь.

Да чего-то и в названьи
Чисто русское лежит.
В восхищения признаньи
Слово яркое бежит!

Сколько стоит твоя гордость,
Сколько стоит твоя спесь?
Может ты умеришь твёрдость,
Ну, не в драку же нам лезть!

Ах, вы польские жупаны,
«Не позволям» и в седло.
Поистратились вы, паны,
Стали хрупки, как стекло.

Нету больше «корабелки»,
Нету Янкеля с шинком,
Все за вас снимают пенки,
И, притом, ебут тайком.

Вы же гордые, панове,
Так чего легли в гавно?
Нет такого в польской крови,
Рабство панам не дано!

Поднимайтесь, мы ж славяне,
Сколько вместе лили кровь!
Хватит прятать хер в кармане,
Лучше братская любовь!

И сказал себе я – Нет,
Ты блондин, а не брюнет.
Правда, цвет чуть-чуть в огонь,
Как в закат река Сморгонь!

Мама мне вот так, глаз в глаз,
За блондина поклялась
Я у мамочки один,
Значит точно, я блондин!

Так что, Люська, это зря,
Оскорблять меня, мудря.
Я не рыжий, а блондин,
И им буду до седин.

А седые блонды все,
Предстают во всей красе.
Был блондин ты, аль брюнет,
Стал седым – сравненья нет!

Рыжий, если как огонь,
Цвет волос, как солнце – конь!
Ну, а если лишь чуток,
То не мучь себя, браток!

Твёрдо знай, блондинчик ты,
Самой полной красоты.
Не огарышь, не гнедой,
В целом, ты блондин простой!

Раз на танцах дама мне
Говорит, прижав к стене.
Ты мне ноги оттоптал,
И в лицо башкой бодал.

В ходе танца ты курил,
Пеплом в декольте сорил.
Шарил сзади ты рукой.
Я тебе не куль с мукой.

В чувства ты меня вогнал,
В целом, в корень заманал.
И теперь – бери меня,
Мне супруга заменя!

Я, хотя и пьяный был,
Осторожность не забыл.
Сделал рожу кирпичом,
И говорю ей, вы о чём?

Дама тут сменила тон,
Пусть, моветон, а мы в притон.
Там я принял бутылёк,
Лёгким стал как мотылёк!

Так что вышло по её,
Тяжело моё житьё.
Я женат, тащу мой груз,
Жизнь в полоску. Как арбуз!

А у Понтия Пилата проблема,
Виновата в той проблеме система.
Вот евреи распинают благого,
Да ещё и проклинают нагого.

А Пилат не слал Исуса на муки,
Он всего-то что умыл руки.
Не сказал ни слова в защиту,
Словно разыграл карту биту.

Мы винить евреев не можем,
От Европы мы получим по рожам,
Те кто всё решил, все в сторонке,
А Пилат на проклятой шконке!

Только не был прокуратор тот трусом,
Тянет Правды воз с тяжким грузом.
А Синедрион – он решает,
И Исусам жить всё мешает!

Стал Синедрион против мира,
У него в Нью-Йорке квартира.
И кричит про зрячих: Распни.
Как и в те далёкие дни!

Остались от ёжика только иголки,
Бежал поперёк, поскользнулся на втулке.
Печален последний забег в том проулке,
То мина была, и останки – на ёлке.

Печалит та весть всех проезжих шофёров,
Кто мину поставил, о том разговоры,
С полей большегрузы везут помидоры,
А тут грянул взрыв средь осенних просторов.

Злодейка Зима всё укроет вуалью,
Душа же рыдает, ей жалко каналью.
Под снегом земля чугунеет печалью,
А воздух пропитан морозом и жалью!

Но, заинька белый бежит по дорожке,
Пусть короток хвостик, да резвые ножки.
Взорвался и этот, народ всё рыдает,
Поспел Айболит, на останках гадает!

Лучше пасть мёртвыми в битву,
Чем устремиться в полон?
Или, свершивши молитву,
Рвать на двенадцать сторон?