Валерий Давыдов - Русские буквы. Стихи

Вы знаете, немцы, Россия – идея,
Как, впрочем, Европа – сейчас не о ней,
Сшибаются танки – который сильнее?
И кто из танкистов какого мертвей?
Россия – как страшная белая буря,
И против неё тяжело устоять,
И тут уж зависит от собственной дури:
Ты «за» или «против» пойдешь воевать.
Но кто вам мешает любить этот ветер
И стать его частью, в конце-то концов?
Примеров подобных немало на свете,
В России есть люди из разных углов.
И чьей ты там крови, неважно, наверно,
Мы родом из общих каких-то пещер,
Но ежели русским ты стал правоверным,
Не нужно тебе никаких уже вер.
Да: снежная лёгкость чудовищных танков,
Тяжелая поступь прошедших веков,
Пусть кто-то не верит в Россию – не жалко,
Пусть даже твердит про страну дураков.
Я думаю, можно прожить без идеи,
Наверное, есть такой спящий подвид,
Но этого вида никто не жалеет,
Когда даже он из-под танка вопит.
Признайтесь себе, ведь любовь – с кулаками,
Куда ей без ярости и без огня!
Скажу по-простому: Россия – за нами,
Её никому не забрать у меня!

А снегири не прилетели почему-то.
Я у кормушки их напрасно жду с утра,
Быть может, снова началась какая смута,
Опять большая и кровавая игра?
У нас в России так, признаемся, бывает:
Не прилетят к тебе на завтрак снегири,
А ты стоишь как одинокий белый аист,
Дрожа под всполохами утренней зари.
Скажите, братцы-снегири, а что случилось?
Уж не свирепый ли мороз нагрянул в лес?
И сколько ждать ещё, поведайте на милость,
Хотя дождаться вас мне нужно позарез.
Я должен знать, что со страною всё в порядке,
И не случились в ней ни смута, ни война,
Чтоб после снова в бесконечном быть упадке,
Не понимая до конца: а чья вина?
А чья вина, что родились мы все в России —
И ты, и я, и шалопаи-снегири,
Я буду ждать их до пришествия мессии,
Мне это нужно почему-то, хоть умри!

Я двадцатого века разбойник-рабочий, приветик!
А по Марксу меня пролетарием можете звать.
Изо всех мостовых я булыжники вынул на свете
И за это попал, как и было предписано, в ад.
Мне что ад, что тюрьма – те же цепи и та же обуза,
Рая мне не видать, как и призрачный ваш коммунизм,
Мне не нужно кормить за отсутствием личное пузо,
Я не жил наверху, мне не страшен поэтому низ.
И меня выгоняют пусть каждую зиму из дома —
Пролетариям ведь не положен ни дом, ни барак!
На бетонном полу не стелите мне на ночь соломы,
На соломе сумеет проспаться и каждый дурак.
Мне фабричный гудок будто залп ежедневный «Авроры»,
Только дайте булыжник я выверну из мостовой!
И, пожалуйста, спойте мне «Вихри враждебные» хором,
Даже если ваш хор превращается в дьявольский вой.
Я тащу пулемёт по заветренному Петрограду,
Я кровавое знамя накинул на жёлтый Китай,
В двадцать первом столетии этому будут не рады,
Но петух кукарекнул, а дальше хоть не рассветай!

В Перми какой-то нынче год тяжёлый —
Заклятому врагу не пожелать.
Как тридцать бед слетелись к дому совы,
И нету рифмы кроме слова «бл@дь».
А тут возьми ещё собака сдохни,
Сидевшая на танковом тросу,
Теперь не скажешь: есть на свете Бог, нет,
Хлебая водку, как с травы росу.
Да сдохла с горя – вот ведь в чём унынье!
Щенки ушли – четыре из пяти, —
Ко всем напастям садануло ныне
Под сорок восемь, мать его ети…
Последнего кормили из перчатки,
Где пальцев, погляди: как раз на всех!
Бежать бы из деревни без оглядки,
Где не осталось никаких утех.
Про беды говорить – и смысла нету,
У нас Россия – общая беда,
Послал бы на х@й эту всю планету,
Но тут бывает счастье иногда.
Бутылка водки с другом и без друга,
У внучки пять за школьные дела,
И то ли разговоры, то ли ругань
С женой, что иногда с утра не зла.
Россия-сука, ты бы хоть не сдохла
От горя, потеряв своих щенков,
Твою могилку не покрасят охрой,
И не положат по зиме цветков.
Сидела ты на танковой привязке
И в дом тебя никто не запустил,
Рожала больше, чем бы нужно в сказке,
И оттого не рассчитала сил.

Нас отскребли от сталинградских стен,
От прохоровских танков отскоблили,
Вы что решили получить взамен?
Какое вы хотите или-или?
Мы выпустим на волю дух войны,
Дух мести, дух такой свирепой боли, —
Не искупили до конца вины
Мы перед теми, кто погиб за волю!
Вы, может быть, представите сперва,
Как будто бы во сне потустороннем:
Со дна противотанкового рва
К вам лезут мертвецы в одном исподнем!
Идите с миром, не будите зла,
Мы пережили слишком много горя,
На головы двуглавого орла
Пришлось намного больше двух историй!

Заглянула рябина в окошко моё ненароком,
Я устало поднял на неё замороченный взгляд:
Я раздавлен как птица своим несговорчивым роком
И совсем не люблю, когда в окна чужие глядят.
Но рябина была непосредственна и добродушна
И тянула мне ягод оранжевых спелую гроздь,
И казалась в своём многоцветье настолько радушна,
Что собой заменила букет из пылающих роз.
Ах, спасибо, рябина, одна ты меня понимаешь,
И одна мне способна в глаза без упрёка смотреть,
Помню, как любовался твоими цветочками в мае,
Только это сравнится с тобою сегодня на треть!
Только счастлива ты отчего – никому не расскажешь,
Ведь секреты от счастья как будто ключи берегут,
Пусть душевную тайну тебе я поведаю даже,
Ты останешься где-то совсем на другом берегу!
Но спасибо, рябина, хотя бы за это участье
И за ягоды тоже, и яркий красивый наряд,
Если нам из двоих одному только выпало счастье,
Несказанно я этому буду, наверное, рад!

Как неслышно бредёт революция!
Как смеялись мы звонко над ней
В перестройку и оттепель куцую —
В помраченье загадочных дней!
Заплевали «Аврору», загадили,
Ровно как Лукича теремок,
Только счастья народного ради ли
Или новых каких перемог?
Революция движет к столетию,
Не услышим, забудем, проспим,
Не случится, надеемся, третяя,
Чай, не Франция – это всё им!
Нам не нужно уже реставрации,
И республик не нужно считать,
Это только во взбалмошной Франции
Их по счёту, наверное, пять.
Мы и Римы считали и охали:
Третий был, да, как водится, сплыл,
А в четвёртый с одними винтохами
Не полезешь – закончился пыл!
Коммунизм объявили, а толку что,
Перестроились в капитализм,
У России история долгая,
Неужели опять катаклизм?
Неужели, опять революция —
Вечность целую мы без неё,
Век, как мы выносили на блюдце ей
Пролетарское сердце своё.