Владимир Фролов - Сокровенное. Исполнение желаний

«И так вся жизнь: миг бытия
и годы медленного тленья…»

Сгореть?
Истлеть?
Пугающий вопрос,
нам всем поставленный,
в упор,
с размаха.
Пытаемся
Шекспира одолеть
сквозь перевод
Бориса Пастернака.

Нам хочется!
А сможем ли понять,
взрывающее строки
вдохновенье?
Ведь нам по сути
на Шекспира
наплевать.
Нас ра-
дует
сомненье,
самомненье.

Насыщены
усталостью,
враньем.
Напыщены
тщеславием
и злобой.
Подумать стыдно
для чего живем,
зачем в постели
голые
мы оба.

Мы тратим жизнь
на пошлость,
суету,
на тех,
кто нам
среди других
полезней.

Но вот ударит
правда
по хребту,
И с ног летишь
как от лихой
болезни.

Так почему,
собой же дорожа,
к другим
претензий
предъявляем много?
Идем во тьму по лезвию ножа,
смеясь над теми,
кто летит
под ноги?

Я ощущаю искренность людей
на близком и далеком расстоянье.
У одиночества немало злых путей.
Всех манит звезд неясное сиянье.

Общения ищу среди других,
таких же одиноких и несчастных.
Кричу во тьму, но замирает крик,
и все попытки сблизится напрасны.

Как странен мир не дружества людей,
в котором мы серы и неприметны…
Ты поделись со мной бедой своей!
Ты поделись со мной мечтой заветной!

Как труден первый шаг для нас с тобой.
Гнетет нас яростно усталости дремота.
Кивнуть не успеваю головой,
как ты уходишь, подавив зевоту…

И остаемся мы наедине
с пустой тоской, отчаяньем и злобой…
Не дай-то бог те дни топить в вине,
иль в наслажденье с молодой особой.

А время капает, как капельки воды,
но ничего они не заполняют.
Теряем медленно сознанье правоты
и жизни смысл сознанье извращает.

И, наконец, устав от праздных слов,
среди людей чужих и незнакомых,
замрут, чуть вздрогнув, стрелки у часов,
звонки умолкнут бойких телефонов.

Мгновенно вспомнишь одинокий путь,
которым шел упрямо, бестолково,
с которого мог сотни раз свернуть,
но не нашел ни сил в себе,
ни слова

…И бродит наслаждение
и бедрами качается,
и чьё-то наваждение
в желанье превращается.
Колышется упругостью
нетронутой сомнением
и подступает глупостью —
тоской грехопадения.
Влечет волна отчаянья
в глубины сладострастия.
Безмолвьем одичания
и ласкою участия.
Все струны сердца спутаны
непрошенною нежностью.
А на душе так муторно, так тошно
от поспешности…

Я тебе подарил
ненавистные розы
в день отчаянной стужи
проклятой зимы.
Были розы нежны
неизбежны как грезы
Преисполнены жуткости
и новизны.

В сумрак липкий свечей
мы упали случайно.
Были стоны
нежны и слышны.
Черным пламенем стыли
на скатерти алой
Розы в жадных понятьях
ночной тишины.

Поцелуями.
Лепетом.
Жалостью.
Нежностью.
Животворною сладостью
девичьих тайн.
И моей неуемностью
и откровенностью
разлетелся январь
как истлевший букварь.

И, стояли они
черно-белые розы
непорочные розы мои
В аромате любви
Словно капельки слезы
Как колени
раскрыты твои

Из небыли,
из зазеркалья,
паук,
не люстра,
камерой хрустальной
завис над лицами,
как астры.

Все суетились у стола.
От недоеденных речей
и недосказанных котлет
лечились музыкой.

Ничей,
общественный
слонялся пес
в колени нос
свой
тыча
то и дело.

Хозяин истый был Ромео
но пыжился сыграть Отелло
Хотела Дездемона спать —
Ей все на свете надоело,
Но телефон трезвонил обалдело

Мы расходились.
У дверей
я пса поймал
дрожащими руками

Платье хочет убежать
губы не велят.
И пружинами визжать
топчется кровать

Руки прячутся во тьму,
темнота пуста.
Ноги как из ваты пук
ищутся устами

Крик корячится в груди.
Груди слабость рук.
Тело тела позади.
Тел сплошной паук.

Запотевшие глаза
в раковине сна.
За глазами зона зла
и зола ума.

О, как стихи звучат,
когда я наг, один.
И мечется свеча
тенями вдоль стены.

Я маг поющих слов
в звучащей тишине.
И хлещет явь из снов,
таящихся во мне.

Но с волшебством своим
я навсегда один —
безмолвием раним
очарованья спин.

Из детских тайн я чту одну,
Раздвоенную разом.
Когда я с ней пошел ко дну —
Зашелся ум за разум.

Но в глубину не дала пасть
Холмов остроугольность.
И страсть свою, ощерив пасть,
Пришла в недоуменность.

Свой плен раскрыла красота
Безмолвно и мгновенно.
И сразу стала ты не та,
А та… инством Вселенной.

Пылали губы и ручьи
Струились слез невольных.
Доселе мы были ничьи,
А после стало больно.

Не разорваться, не унять
Сердец единый бег…
О, как, невыносимо стать
Тобой
За дрожью
Век.

Каштановые волосы
На мраморе лежат.
Каштановые волосы
Мне не дают дышать.

Ступою сердце квохчет,
Пестом тупая боль.
А женщина хохочет
Над искренней мольбой.

В неведенье пытаюсь
Неведомость познать.
И жалко объясняю,
Что я хотел сказать.

Любимая жестоко
В любовь играть.
И чувственности током
Ласкать—пытать.

Каштановые волосы
На мраморе лежат.
Каштановые волосы
Не мне принадлежат.

Что там глаза твои таят?
Вино ли? Мёд? Смертельный яд?
Окно ли в рай иль двери в ад?
Что там глаза твои таят?

Дни сквозь сомнения летят,
Непониманья болью злят,
Любви желанием кипят…
Что там глаза твои таят?

Когда глаза в глаза глядят,
Что наши души говорят?

я – он как ты он как ты я и мы все вместе.
смотри как они бегут подобно свиньям из ружья,
смотри как они летят.
Я плачу.
Сидящий на корнфлексе
ждущий прибытия вагона.
организация меченых рубашек,
глупый кровавый вторник.
Человек, вы ночной юноша,
вы разрешаете вашему лицу удлиняться.
я – яйцеголовый, мы – яйцеголовые,
я – морж липкий липкий ля джуб.
Мистер городской полисмен,
сидящий маленький хорошенький полисмен,
в ряду,
смотри как они летят подобно люси в небе,
смотри как они бегут,
я плачу, я плачу, я плачу, я плачу.
Желтая горькая горчица
капающая из глаз мертвой собаки.
краб запертый рыбьей жизнью парнографической жрицы.
Юноша, вы ночная девушка,
вы разрешаете вашим бриджам спасть.
я – яйцеголовый, они – яйцеголовые,
я – морж, липкий липкий ля джуб.
Сидящий в английском парке
ждущий солнце.
если солнце не взойдет чтобы дать вам загар
из нахождения в английском дожде.
я – яйцеголовый, они – яйцеголовые,
я – морж
липкий липкий ля джуб,
липкий липкий джи джуб.
эксперт текстперт задыхающийся дымками
не думает ли шутник
смеяться над тобой?
смотри как они улыбаются
подобно свиньям в стае,
смотри как они снуют
я плачу.
манная сардина карабкающаяся на эйфелеву башню
элементарный пингвин славящий аре кришну.
Человек, вы увидите их лягающими эдгара алана по
я – яйцеголовый, они-яйцеголовые, я – морж липкий липкий ля джуб,
липкий липкий ля джуб.