Галина Маркус - Зонты

На белой башне вековой
Всей мыслью устремляясь вслед,
Она стояла подо тьмой
Ночных небес и страшных лет.

Твой острый взгляд её нашел.
Не в силах повернуть коня,
Как уезжал ты тяжело,
На битву счастье променяв!

Слова с её сорвались губ…
Но далеко твой конь уже,
Он мчит на зов военных труб
На пограничном рубеже.

Как точен глаз и быстр лук!
Посадка как твоя легка!
Прикосновенье тёплых рук
Хранит разящая рука…

«Наш друг, не стоит хмурить лоб!
Забудь о деве роковой.
Пей за победу без забот,
Ужель тебе дороже боль?»

Но зв о нок голос, полный слёз.
Вы не равны… Но тем сильней
И крепче связь. Ты что, всерьёз,
Встал на колени перед ней?!

Безумный эльф! Даешь обет…
Цена? Она не высока:
Вдвоём – десятки кратких лет.
И одиночества – века.

Беспечно родичи поют —
Чт о им бегущие года?
А ты обрёк себя на труд,
Её ждёт тлен, тебя – беда.

Но лучший миг – недолгий миг.
И смерти нет, и тлен – пустяк!
Ты радость тайную постиг,
А эльфы – пусть тебя простят.

Она в переходе не просит подачек.
Тележку толкает упрямо вперёд,
В которой когда-то возила на дачу
Рассаду. (Кормилец, зарос огород…)

Всегда деловито-ворчлива. Пальтишко
Почти что по моде, пускай велико;
И даже кроссовки порвались не слишком,
Зато ведь и пара нашлась целиком!

Чуть свет на работу спешит, как и прежде,
Дебелым развалинам – вечный пример.
Годков пятьдесят отпахала прилежно,
Назначили пенсию: тысяча рэ…

«А вы, современные, жить разучились,
С одежкою вместе кладёте еду
В пакете одном… Мне на барскую милость
Рассчитывать глупо. Сама всё найду!»

Контейнер у ЖЭКа, помойка у дома…
Прошляпишь – и дворники всё заберут!
Топ-топ… Семенят, семенят по району
Костлявые ножки. Продуман маршрут.

Ко мне обернулась она неохотно,
Насквозь её взгляд подозрительный жёг.
Но стольник взяла – как налог подоходный.
Ступай, мол, себе. За тобою – должок.

Три вопроса, и пара заданий…
Дай мне справиться, Господи, силы.
В институте сегодня экзамен,
Время шесть, а трамвай упустила.

Опоздаю! Забыла билеты,
Попросить надо будет шпаргалки.
Вот ступеньки в метро, турникеты…
Ох! Там плохо кому-то. Как жалко…

Человек прислонился к колонне,
А из сумки посыпались вещи.
Цвет лица совершенно зелёный.
Просто пьяный? Астматик? Сердечник?

Почему не идёт медработник?
Где милиция? Щиплет с нерусских?
Ну хоть кто-нибудь есть сердобольный?
Подошёл бы, привёл его в чувство!

Спит давно у людей наших совесть!
Пьян он, всё-таки. Значит, разденут.
Полседьмого. Да где же мой поезд?
Буду там в семь пятнадцать примерно…

…Хорошо-то как дома! С конфеткой
Выпью чая. Экзамен – отлично!
Отвечала я точно и метко
И декану понравилась лично.

Засыпаю. Ничто не тревожит.
Что мне снится?! Нервишки-то сдали.
Кто-то в белом… Ответит, быть может,
Как больной из метро – подобрали?

– Не спасли… – голос полон печали.
– Что же вы?! Где же ваш самарянин?
Позабыли послать?
– Посылали…
Но он очень спешил… на экзамен.

Он занимал немаленький метраж,
Не соблюдал помывочные смены,
Не замечал из сахарницы краж,
Но главное – пытал весь дом Шопеном.

Рояль бренчал и утром, и в обед —
Большой рояль, блестящий, старый, чёрный.
И утомлённый музыкой сосед
Решил прибегнуть к помощи закона.

Вот время было – так легко вопрос
Решить… И пианист исчез навечно.
Сосед его вещички перенёс
В кладовку, а в рояле спрятал гречку.

Менялись мода, власть и города.
Хозяин не завёл, увы, семейства.
Он жил и жил. Ни бедность, ни беда
Покоя не нарушили злодейства.

Туманом серым – брёл себе в киоск
И стлался возле дома тенью тусклой.
Шуршал в тиши. Сутулый, как вопрос,
А где же наказанье за «искусство»?

Но Бог не забирал его с земли:
«Anonymus?» Без подписи не примем!
Ворота во владения Мои
Открыты лишь тому, чьё знаю имя».

Ну, а чего не жить? Как хорошо —
На личной кухне чай гонять с печеньем…
Но кто-то к деду в голову вошёл
И твёрдо застолбил свои владенья.

И что давно сгноённому за блажь,
Селиться здесь – с роялем непременно?
…Но занял он законный свой метраж
И по ночам играет там Шопена.

Опять зловещая луна
Найдёт в стогу свою иголку —
Так наступают времена
Кровавых мальчиков и долга.

И беса нового рука
Не дрогнет бросить те же карты,
Чтоб из окошка кабака
Увидел Принцип Фердинанда.

Как страшно, но надо идти и стрелять.
Из тёмных дворов, закоулков, подъездов
Ползёт мне навстречу зловещая рать,
Плодится, как будто подослана бездной.

И кажется, город не помнит людей,
Сошедший с ума, посеревший от дыма.
Ни лозунгов, ни вдохновенных идей.
Как глупо. Как жутко… и необъяснимо!

У воронов – смерти предвестников – слёт,
Заносит судьба угрожающий коготь.
А кем был солдат нарисованный тот?
Как трудно – нажать на курок и не дрогнуть…

Но валятся трупы, как мухи под стол.
«Быстрей заряжай… На авось не надейся».
Закон здесь понятный, закон здесь простой:
Не ты, так тебя, не добро – так злодейство.

«Стреляй и патроны, смотри, береги.
Кого тебе, мама, здесь может быть жалко?
Ведь это не люди, ведь это – враги!»

…Мы вечером с сыном играли в стрелялку.

Старушка – носочки в зайчиках,
Случайная, неформатная.
И как она здесь не смятая
Средь девочек и средь мальчиков?

Колготки зашиты детские.
И точно: она – неместная.

Москва ведь не верит старости,
Глаза отведёт презрительно.
Быть слабым здесь унизительно,
Достойно одной лишь жалости.