Виктор Кротов - Избранные стихи. Из пяти сборников

На обложке картина Валерия Каптерева «Цветы в банке».

Достигнуть зрелости легко:
живи и жди, когда наступит
необратимый переход —
от детских слёз
к ворчанью в ступе,
от смеха смелого
к тому,
чтоб улыбаться умудрённо,
к тому, чтоб не мешали сну
полунесбыточные дрёмы.
Нет больше буйства —
есть покой:
мол, выше головы не прыгнуть…

Достигнуть зрелости легко.
Другого хочется достигнуть…

Капля за каплей
стучатся в окно,
и до того мне грустно,
что кажется, будто это
одна горемычная капля
устало и безнадёжно
стучит кулачком прозрачным —
просит, чтобы впустили.

Бако сказал мне про один кишлак:
«Там люди тёмные, неразвитые люди —
они работать много не хотят
и даже стариков не уважают».

Подури, дури, головушка
пока плечи не широкие
пока ноги не усталые
пока руки не рабочие

Поучись, учись, головушка
не печалься ты уроками
не склоняйся под ударами
не грусти без ранних почестей

Покружись, кружись, головушка
наслаждаясь разноцветием
опьяняясь поцелуями
не заботясь о солидности

Помудри, мудри, головушка
не считаясь с многолетием
с изречениями умными
с азбукой житейской хитрости

Погордись, гордись, головушка
тем, что помыслы высокие
тем, что подвиги немалые
на своём свершишь ты поприще

Пошуми, шуми, головушка
пока плечи не широкие
пока ноги не усталые
пока руки не рабочие

Настоящая лирика —
дикий тигель алхимика,
где ступени познания —
вещества без названия…

И снова, и снова
нам нужно чего-то —
не жеста, не слова,
а трудной работы.

Чтоб степи ломались
от рук и металла,
цементная завязь
чтоб стены рождала.

Чтоб рвать рукавицы
об острые камни,
что стружки, как птицы,
от брёвен взлетали.

Пласты клейкой глины
ворочать лопатой!..
Мальчишечья сила
не требует платы.

Ты простишь человеку привычки, пороки,
ты простишь ему самую злую обиду…

И прости даже то,
что в ответ он тебе ничего не простит,
и особенно эту способность:
вечно прощать.

Этот дядя был неразговорчив.
Он присел на краешек скамейки,
стал смотреть, как я кончаю строить
замок из песка, камней и веток,
замок с тысячею подземелий,
замок, неприступный, словно крепость.

Он сидел, часы тихонько стукал…

Наконец закончен был мой замок.
Но, взглянув на дядю, я вдруг понял,
почему ему сейчас так грустно.
Ну конечно – завидно немного.

И тогда я снова начал строить,
натаскал камней, песка и веток…
Новый замок вырос у скамейки.

«Это вам» – я дяде объяснил.

Он повеселел, конечно, сразу.
Я же стал прокладывать дорогу
между нашими двумя дворцами…

Только вдруг в одно из подземелий
только что построенного замка
наступил каблук какой-то тети,
подошедшей к дядиной скамейке!..

…Я другим дворцов теперь не строю,
раз потом уходят, не прощаясь,
да еще держа под руку тетю,
туфлей наступившую не замок.

Я сегодня
воин в колеснице,
запряжённой
карими конями,
запряжённой
быстрыми глазами.

Мчатся кони
в упряжи глазницы —
мчатся взоры
по дорогам ветра,
мчатся взоры
по дорогам света.

Я сегодня
воин в колеснице,
запряжённой
странными конями,
для которых корм любимый —
пламя,
для которых корм обычный —
лица.

Я сегодня
в воинском обличье
мчусь вперёд,
и радость – мой возничий.

Чувства – злой, смешной круговорот!
В нём чуть различимы силуэты
мыслей, наклонившихся вперёд, —
путников, идущих против ветра.

Календарь мой, календарь,
беленькая книжица.
Нынче так же, как и встарь,
дни за днями движутся.

Долго так же будет впредь:
дни скользят, проворные,
тянут нас взрослеть, стареть,
красные и чёрные…

Перевёрнутых листков
стопка утолщается…

Мною посреди веков
книга дней читается.

Лес сплавляют.

Мокрые брёвна
тоскливо колотятся
в берег упругий.

А на обрыве
уцелевшие сосны
всеми ветвями
благочестиво
уставились в небо,
совсем незаметно
глаза опуская
на братьев погибших.