Кирилл Берендеев - Литературный оверлок. Выпуск №3 / 2017

– А что помешало? – она пожала плечами, разное. Прежде всего, учеба, да и собственная ветреность, ну сам посмотри, какая из меня монахиня. Я ведь хохотушка и розовая девочка, таких не возьмут. Я люблю господа нашего, но…

– Странною любовью? – кивнула в ответ: в монастыре одна строгость и столько непонятных, ненужных, да и лишних канонов, на которые особенно сейчас, ей странно смотреть. Конечно, она соблюдает посты и ходит на исповедь, но не постоянно, а по необходимости.

– Мне кажется, нельзя любить по часам. Иначе получается, что я навязываюсь, – произнесла она.

– А муж? – Натали прожила в браке пять лет и только недавно освободилась. Как и я. Неудивительно, что каждый из нас поначалу хотел все переменить, мы оба вернулись к родителям, вот только она не смогла протянуть дольше полугода, а я до сих пор живу со своей старушкой.

– Ты же должен понимать: в каждом браке отношения разные.

– А он вообще был верующим?

– Он и сейчас верующий, – улыбнулась она.

– А дети?

– Так и не договорились, – и по прошествии остановки, – Нам пора.

Пошли под руку, остановившись перед надвратной иконой, Натали надела платок и повела меня в храм Живоначальной Троицы, пятисотлетние стены пропитались запахами ладана и воска, сейчас на жаре, ароматы тянулись вслед за прихожанами, медленно поднимаясь на верхние этажи. Она сразу пошла в подвал, где располагалась церковная лавка, купила свечки и долго, пока я шарил взглядом по стенам, выбирала образок – знакомой, которой предстояла операция на кишечнике в бесплатной больничке. Советовалась шепотком с молоденькой продавщицей в черном, наконец, та достала иконку преподобного Алексия. Святой сильно походил на спасителя, вот только весь в отрепьях, лохмат и нечесан. Купив, Натали, снова о чем-то шепталась, кивнула и наконец-то повела меня наверх.

Там я снова остался один, пока она отдавала записку священнику, стоял перед иконой богородицы, разглядывая потемневший от времени и чада свечей, вспоминая, что было здесь прежде. Кажется, точно не музей. В монастырских покоях, хорошо помню, находилось общежитие ткацкой фабрики, накрывшейся еще в середине девяностых, тотчас же монастырь отошел к церкви.

Затрезвонил мобильный – мама. Просила купить хлеб. Я коротко поговорил, отойдя к самой иконе, будто с ней разговаривал, только потом узнал, что отчасти так и вышло – изображение называлось хлебной иконой, перед которой я должен ставить свечки для получения хорошей работы. Потом узнал: Натали просила помолиться и за меня.

Мы поднялись наверх, постояли у еще одной иконы богородицы, затем, сходили в другую церковь. Сели на лавочку в теньке: Натали устала. Сперва сидели молча, но моя розовая знакомица не могла утерпеть, стала вспоминать, как полгода назад, поздней зимой, сюда привезли мощи Андрея Первозванного – очередь желающих причастится выстроилась на много километров. Она простояла часов шесть, прежде чем коснулась раки. Морозец стоять не давал, хорошо служки бегали, оделяли страждущих блинами. Правда, по сотне рублей штука.

– Я и говорю: «друзья, ну что же мы стоим, в гастрономе напротив икра куда дешевле, давайте скинемся, поедим как белые люди». И так хорошо: поели блинов с икрой, псалмы попели, чаем согрелись.

Я накрыл ее руку своей. Натали обернулась на храм, потом на меня. Высвободив ладонь, стала что-то искать в сумке.

– Люблю здесь сидеть. Тихо, спокойно. Сразу вся грязь сползает, – и помолчав чуть, прибавила: – Пойдем потихоньку, скоро автобус подойдет.

– Странно все же, – произнес я, поднимаясь. – Ты ведь сама врач, ну не запирайся, с твоим опытом, давно могла стать. А будешь дарить иконку на удачу.

– Поэтому и дарю. Я тебе рассказывала, как у нас хирург больному на ухо локтем надавил во время операции?

Я проводил ее до двери, следующие дни у Натали оказались рабочими, мы собирались снова встретиться, но тут случилась оказия: знакомый забрал машину с ремонта и был готов подбросить до дачи, на четыре дня – по такому случаю Натали взяла выходной. Я напомнил о себе, но получил отказ: буду все время на огороде, не хочу, чтоб мой рыцарь видел меня невесть какой. И еще надо поглядеть, будут ли забор красить.

Забор покрасили – розовым, конечно. Натали показывала фотографии, сделанные ее раскладушкой, жаловалась, что мальчик, никак не мог поверить, в мою серьезность. «Но я же говорю: „Ты на меня посмотри, какой мне еще забор нужен, не красный же“, а он как раз красную краску принес и белила. Развел, порадовал меня, убил соседей. Убитые соседи на следующем снимке».

Я ей показывал свои снимки, предложил поставить один из понравившихся в качестве заставки на рабочий стол ноутбука. Она отказалась, улыбнувшись, мол, каждое утро, включая компьютер, буду здороваться с моим рыцарем, а его нет. Я возражал, ну почему же, я здесь. Она озорно заискрила взглядом, спросила напрямую, нравится ли мне. Я отвечал, кажется с какой-то обреченностью в голосе – с первого же дня. Натали смутилась, спохватилась, как же так, я столько для нее сделал, а без отдарка до сих пор. Пошли на лоджию, она стала сыпать без разбора кабачки, патиссоны, огурцы, морковь в сумки, набила три, одна порвалась, она немного успокоилась, я принялся откладывать.

– Все точно не дотащу, даже до лифта.

Через два дня снова был у нее. Знакомая привезла малину и щедро оделила подружку, та пригласила разобрать ягоды. Натали, готовя основу для варенья, рассказывала о пациенте: мальчике лет двадцати с большим гонором, даже ей с трудом удалось окоротить требовавшего себе особые условия парня. «Могу поселить в ординаторской, говорю ему, но тогда придется отвечать на звонки».

– Как они без тебя обходятся?

– Иногда звонят, просят придти, подменить. И хорошо, если во второй день, а сразу после смены – я с ног валюсь. Я говорю, миленькие мои, ну совесть поимейте, я и так стараюсь, дайте роздых, – вздохнула и снова улыбнулась: – Не всегда так случается.

Через три дня позвонила, попросила придти. Вернее так, позвонила, но напросился сам, по голосу поняв, насколько Натали не та, к которой я привык за полтора месяца. Встретила меня у лифта, заранее открыв дверь, знакомая розовая пижама, серое лицо. Проводила в кухню.

– Позвонила сегодня утром в больницу, Сашу готовили к операции, я ей икону дарила, – я кивнул. – Вчера вечером звонила, сказала, вот видишь, даже твой человек божий не понадобился, а сегодня утром умерла. До сих пор не своя, – и тут же: – Не умею я этого делать.

– Чего «этого»? – не понял я.

– Да и она хороша, взяла, хотя заранее знала, что не положит у кровати, не помолится, в церковь не сходит, а она рядом, церковь, в двух шагах, на территории. Божья помощь не получается, раздаю, а только хуже.