Владимир Пеньков-Ноябрьский - Огонь поэзии

Он, шепчет листве, чтоб она была рядом,
ему укрывала сплетенья корней.
И кажется, даже обычному взгляду,
что клён догорает средь красных огней.

Лишь первых снежинок, пуховых, паденье
потушит костёр и накроет листву;
клён тут же уснёт, до весны пробужденья
оставшись в холодном и снежном плену.

Уймётся пожар. Ветви клёна остынут.
Останется, он, одиноко стоять.
Но всё ж, несмотря, что листвой был покинут,
клён новые листья весной будет ждать.

На жёлтых полях, поседевших от пыли,
гуляют ветра, колосящие рожь.
Там я, с миом детством, беспечность забыли,
её днём с огнём уж теперь не найдёшь.
Там слёзы дождей на земле высыхали,
а птицы мне пели о юной весне.
Давно эти дни от меня убежали,
и с детством своим я встречаюсь во сне.
Теперь те поля застелила солома,
и птахи другие поют про весну,
и я, когда день убегает из дома,
уже по иному готовлюсь ко сну.
А сны реже всё навещают с рассветом,
стучатся в закрытую дверь не всегда.
Они заблудились, наверное, где-то,
спешили прийти ко мне в гости когда.
Они так желанны, но я им не волен
указывать место и время для встреч.
Я, так же как многие, ими стал болен,
и детство не смог от судьбы уберечь.

Чуть брезжится рассвет
за горизонтом дальним.
Зари окрасил свет
сребро росы хрустальной.

Пред порожденьем дня
луна уж побледнела,
свой желтый цвет сменя
в лице на бледно-белый.

Ночные облака
растаяли как будто.
Прохладой с высока
на землю пало утро.

И в воздухе свежо;
И зелень пробудилась:
Почувствовав тепло
она, преобразилась.

Слышны распевы птиц:
А где-то там, далече,
прогнав игру зарниц,
свой саван стелет вечер.

Расплескалась заря на седом небосклоне,
будто кто-то пролил алый сок в молоко.
Я берёзу обнял, как оклад на иконе,
и смотрю сквозь листву высоко, высоко.
Я смотрю и молюсь с благодарностью небу,
за мой дом и родных, за былое молюсь,
за достаток питья, за довольствие хлебом,
за всё то, что люблю, чему рад, что боюсь.
За врагов и друзей я судьбе благодарен,
и берёза сейчас, будто девица та,
от которой мне миг кроткий счастья подарен,
и с молитвой такой моя жизнь не пуста.
Сколько будет ещё небо гладить зарница
я узнать не могу, но уже мне дано
в грешном мире любить эту жизнь научиться,
и от счастья пьянеть, словно выпил вино.

Сухой травы, в степи, зыбь золотая.