Алишер Навои - Газели

Сердце бедное осталось в путах локонов твоих,
Как жемчужина меж створок в глубине лежит морской.

У тебя в саду поймали птицу сердца моего,
Как зерном и сетью, кудри с этой родинкой двойной.

Сердце ты мое швырнула в пыль на улице своей,
Люди могут, словно пламя, затоптать его ногой.

Образ твой увидя, разум обезумел, как дитя,
Что рисунок на бумаге вдруг увидело цветной.

В мире подлости немало, почему ж не видит их
Та, что радостью могла бы озарить весь мир земной?

Навои лишен рассудка, это, кравчий, не беда.
Возврати ему рассудок полной чашею хмельной.

Двух резвых своих газелей, которые нежно спят,
Ты сон развей поскорее, пусти их резвиться в сад.

Ты держишь зубами косы, пусти их и растрепли —
Пускай разнесут по миру души твоей аромат.

Приди в мой дом утомленной с растрепанною косой,
Покорны тебе все звезды, народы у ног лежат.

Открой ланиты, как солнце! Меня заставляла ты
Лить слезы в разлуке — пусть же при встрече они горят!

Желанное обретая, от вздохов я пеплом стал,
Учи, как любить, — внимают тебе Меджнун и Фархад.

Когда сто лет под скалою напрасно ты пролежал,
На синем атласе тело ты вытянуть будешь рад.

Увидев, как горько плачет за чашею Навои,
Подлей ему, виночерпий, забвенья сладчайший яд!

Любовь к тебе — это пламя, разлука с тобой — огонь.
От боли и от разлуки все время со мной огонь.

Ожоги любви жестоки и, чтобы их облегчить,
Их должен прижечь надежно своею струей огонь.

Любви моей жаркой чаша такие дает пары,
Что сразу овладевает моею душой огонь.

Хотя я в лучах разлуки лью слезы семи морей,
Они в безнадежном сердце зальют ли такой огонь?

Не вынесу я разлуки с рубинами милых уст,
С дыханьем Мессии спорит Марьям молодой огонь.

Соседи мои, вы ночью все будьте настороже —
Сожжет на костре разлуки меня этот злой огонь.

Разлука огнем спалила страну, где я сердцем жил,
Из дыма влюбленным город построил степной огонь.

О гиацинте и розе ты миру не говори,
Жестокое солнце слило с дымящей грядой огонь.

Как быть с Навои, о солнце? Пусть с ним будет то, что есть,
Любовь, ее гнев и милость. Ему стал судьбой огонь.

Что о муках знают шахи, чей парчой горит наряд?
Что им огненные вздохи, те, что сердце пепелят?

Тот, чей меч обрызган кровью, мук влюбленных не поймет.
Кровь владыки проливают и виновных не щадят.

Лишь смиренным боль понятна, а не тем, кто вознесен,
Непонятно для Парвиза то, что вытерпел Фархад.

В край тоски душа и сердце удалились от меня,
Но за спутниками следом всё шаги мои спешат.

И когда узнают люди, что разлукой я убит,
Пожалеют о несчастном, не вернувшемся назад.

Грусть мою в цепях разлуки в состояньи ли понять,
Все, вкушающие радость, кубки сдвинувшие в ряд?

Разве шахи станут думать о несчастных бедняках?
Навои, к престолу неба обращай свой чаще взгляд.

Сгорать от меня учился, в огонь летя, мотылек,
Любимая научила свечу, чтобы пламень жег.

Когда, разлученный с пери, в безумье вздыхаю я,
В огне моих вздохов крылья и ангел спалить бы мог.

Могли б отсыреть и звезды от вздохов моей тоски,
А пар моего дыханья завесой бы в небе лег.

Лежащий на царском ложе от ревности бы не спал,
Увидев, что головою я к милой лег на порог.

Но счастью уж не проснуться, и горьким рыданьем я
От сна беспробудных пьяниц всегда разбудить бы мог.

Волнуюсь я, вспоминая твой стан и волну кудрей,
По тонкому кипарису вползающий ввысь вьюнок.

Бежав от страшилищ-дивов, взял кубок свой Навои,
А вкруг него бродят звери из диких своих берлог.

В ту ночь моей печали вздох весь мир бы мог свести на нет,
Сорвать в небесном цветнике узор созвездий и планет.

Пришла любимая ко мне, меня отдайте в жертву ей,
А то уйдет, и для меня померкнет тотчас белый свет.

Твердишь ты, сердце, что любовь не должно юности таить.
Но прячу ль тело я в земле, я ль тленья саваном одет?

Для наслажденья мы живем, дыши, пока еще ты жив,
Всё может время поглотить, и сущего исчезнет след.

А разобьется сердце — знай: разлуки каменной обвал
Разбил дом тела моего, стоявший прочно столько лет.

Я б вытерпел разлуки гнет, когда бы знал, что не умру,
Что опечалит смерть моя ее и мир, обитель бед.

Но если сердце ты свое отдашь и в пытках, Навои,
Он не таков, чтоб для других нарушить данный им обет.

О жестокая, до пепла тело ты мое сожгла,
Строя храм любви, на пепле ты все зданье возвела.

Если ты среди развалин не услышала совы,
Посмотри, как птица сердца душу криком извела!

Шел ко мне Меджнун от вздоха моего занять огня —
Вспыхнул сам и, словно волос, догорел в огне дотла.

Так я слаб в ночи печали, что дохнувшая заря
С улицы любимой тело, словно искру, унесла.

Сердце, жизни не должно ты столь беспечно доверять —
Ты все время пьян, когда же голова твоя светла?

Столько лет уже ресницы ранят сердце Навои,
Стрел своих мишенью дева это сердце избрала.

Цветком, что счастье нам несет, ты гонишь красоты коня,
Сто македонцев ты томишь жестокой жаждой в зное дня.

Ты каждый вечер пьешь с другим и, чтобы пир свой освещать,
Вновь, как послушную свечу, все время будешь жечь меня.

Ты, небо, ей позволишь меч поднять над шеею моей,
Но я хочу своей рукой ее сразить, свой рок кляня.

Увидеть много может взор, но лучше пери не найдет,
И он опять стремится к ней, воспоминания храня.

Перед цветущей красотой что можешь сделать сердце, ты,
Вот разве чарами спустить к нам с высоты светило дня.

Слезой не гасят сердца жар; дай, виночерпий, чашу мне,
Быть может, погашу вином я силу этого огня.

Пусть обезумел Навои, весть о безумии его
Ты, ветер, к пери донеси, за шутку друга не виня.