Омар Хайям - Родник жемчужин: Персидско-таджикская классическая поэзия

Жар любви в моем преданном сердце
День за днем постоянным да будет!

Кипарис, точно «нун» пред «алифом»,
Перед девственным станом да будет [126] Кипарис, точно «нун» пред «алифом» перед девственным станом да будет!» – «Нун» – буква арабского алфавита, по начертанию напоминает обод и служит символом для согбенного стана. «Алиф» – буква арабского алфавита, представляет по начертанию вертикальную линию и служит поэтическим символом для стройного стана. Поэт говорит, что прямой кипарис да будет согбенным перед стройным станом красавицы, словно ободообразный «нун» в сравнении с вертикальной чертой «алифа». !

Жемчуг слез твоих вызвавший недруг
Навсегда бездыханным да будет!

От печали занывшее сердце
Беспокойным и странным да будет!

Для влюбленных день встречи с тобою
Дальним, тщетно желанным да будет!

Рот рубиновый – радость Хафиза –
Для других ятаганом да будет!

Обо мне ты ей все, ветерок, расскажи!
Стоя зычною речью о тоске расскажи.

Но скажи осторожно, ты ее не печаль.
Лишь о том, что я там, вдалеке, расскажи.

Душа – лишь сосуд для вмещенья ее,
И в зеркале глаз – отраженье ее.

Вовек я главы ни пред кем не склонял, –
Ниц падаю в миг приближенья ее.
Вам – древо в раю, мне – возлюбленной стан,
Вам – небо, а мне – постиженье ее.
Был в мире Меджнун, – мой черед наступил,
Повторна судьба и круженье ее.
Сокровище нег – вот влюбленных страна,
Вся доблесть моя в достиженьи ее.
Не страшен душе сумрак небытия –
Не видеть бы лишь в униженьи ее!
Цветник, в цветнике распустившийся вдруг, –
Нежданное преображенье ее.
Пусть с виду Хафиз непригляден и нищ, –
В груди его – изображенье ее.

Ушла любимая моя, ушла, не известила нас.
Ушла из города в тот час, когда заря творит намаз.
Нет, либо счастие мое пренебрегло стезей любви,
Либо красавица не шла дорогой правды в этот раз.
Я поражен! Зачем она с моим соперником дружна!
Стекляшку на груди осла никто ж не примет за алмаз!
Я буду вечно ждать ее, как белый тополь ветерка…
Я буду оплывать свечой, покуда пламень не погас…
Но нет! Рыданьями, увы, я не склоню ее к любви:
Ведь капли камня не пробьют, слезами жалобно струясь
Кто поглядел в лицо ее, как бы лобзал глаза мои:
В очах моих отражено созвездие любимых глаз.
И вот безмолвствует теперь Хафиза стертое перо:
Не выдаст тайны никому его газели скорбный глас.

Томлюсь по сладостным устам в мечтах неясных я.
О боже мой, чего хочу для уст прекрасных я?

Любимая! напиток мой – желание тебя, –
И эту чашу сердца пью в ночах безгласных я.

Я от кудрей твоих вовек не оторвусь душой,
Запутался, как соловей, в сетях опасных я.

Какое имя носишь ты, пора бы мне узнать,
Чтоб мог любимую назвать в газелях страстных я.

Об осуждении толпы я мыслю… до любви ль?
С тобой и слушать бы не стал слов безучастных я.

Ты сеть сплела из роз ланит, сплела фиалки кос.
Хотела ты, чтоб век грустил о розах красных я.

Хафиз, ищи среди друзей возвышенных услад, –
Не страстью, – дружбой исцелюсь от мук ужасных я.

Дни весны наступили – и тюльпан, и шиповник, и роза
Из земли снова выйдут, – ты же в землю ушел, почему?

Встану я над могилой, как весеннее облако, плача,
Из земли чтоб ты вышел, чтоб оставил могильную тьму.

День отрадных встреч с друзьями вспоминай!
Все, что было теми днями, вспоминай!

Ныне верных не встречается друзей, –
Прежних, с верными сердцами, вспоминай!

И когда от горя горечь на устах,
Зов их: «Выпей-ка ты с нами!» – вспоминай!

Всех друзей, не ожидая, чтоб они
Вспоминали тебя сами, вспоминай!

О душа моя, в тенетах тяжких бед
Всех друзей ты с их скорбями вспоминай!

И, томясь в сетях настигнувшего зла,
Правды их назвав сынами, вспоминай!

И когда польются слезы в сто ручьев, –
Зандеруд с его ручьями вспоминай!

Тайн своих, Хафиз, не выдай, – и друзей,
Их скрывавших за замками, вспоминай!

В царство розы и вина – приди!
В эту рощу, в царство сна – приди!

Утиши ты песнь тоски моей:
Камням эта песнь слышна! – Приди!

Кротко слез моих уйми ручей:
Ими грудь моя полна! – Приди!

Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна! – Приди!

Чтоб любовь дотла моих костей
Не сожгла (она сильна!), – приди!

Но дождись, чтоб вечер стал темней!
Но тихонько и одна – приди!

Мне вечор музыкант, – да утешится он! –
Дух свирелью смутил, дух мой ввергнул в полон.
Всей чоскою людской тосковала свирель.
И на мир ниспадал ее трепетный стон.
Но предстал предо мной виночерпий, чей лик
Словно солнце сиял, мглой кудрей окаймлен.
Он восторг мой постиг, он подлил мне вина,
И я молвил, ища в чаше сладостный сок:

«Ты от зла бытия избавляешь меня, –
И да будет к тебе милосерд небосклон!»

Для Хафиза в хмелю Кеяниды – ничто [127] Для Хафиза в хмелю Кеяниды – ничто… – Для Хафиза, когда он пьян, властелины ничего не значат. :
Ячменя не ценней жемчуга их корон.

Едва с востока пиалы солнце вина улыбнется, –
О кравчий, на твоих щеках сотня тюльпанов зажжется.

Порывы ветра расплетут снопик цветов благовонных:
В лугу весеннем в тот же миг свежесть его разольется.

Про ночь, что разлучила нас, речью людской и не расскажешь:
Начнешь ту повесть, – сотней книг свиток ее развернется.

На звездный клад, что с высоты манит тебя, не надейся:
Вез сотни мук, трудов, скорбей звездочка нам не дается.

Коль ветерок с твоих кудрей тронет могилу Хафиза,
Мой прах вздохнет сто тысяч раз прежде, чем в вечность
вернется.

Шепни той нежной газели, о ветер утренних рос, –
Что рок любовной разлуки меня в пустыню занес.
Не жаль тебе попугая, что любит сахар клевать, –
О ты, сластей продавщица, будь вечен блеск твоих кос!
Когда беседуешь с другом и чашу полнишь вином, –
Вздохни хоть раз о влюбленном, чей кубок солон от слез!
Ужель гордыня прекрасных мешает розе моей
Порой о бедном безумце задать небрежный вопрос?
В силок сердечности милой попасться может мудрец, –
Но птиц разумных не ловят сетями нежных волос!
Увы! зачем не нашел я участья кроткого в той,
Чей лик луной засветился, чей стан тростинкой возрос?
Других изъянов не знаю в живой твоей красоте,
Увы, неверность и черствость присущи лучшим из роз!
Хотя б в отплату за счастье, за милость щедрой судьбы, –
Вздохни хоть раз о далеком, чей дом – пустынный утес!