Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

«Старец говорит правду», – сказал мой странный невидимый помощник, отвечая на роящиеся в голове мысли. Так, так. Доверие – признак недостатка ума, Серега. Пора бы уже запомнить.

– Я не знал этого, – судорожно сглотнув, произнес я. – Простите… за то, что мы с вами так. Но вам не следовало заставлять Таню спать с Сашей. Она нравится мне. Нехорошо так ссорить друзей.

На побледневшем, искаженном страданием лице раненого мелькнула искра интереса. Он захотел повернуть голову ко мне, но сам не мог справиться, и я помог ему, поддерживая затылок ладонью.

– Значит, он твой друг?

– Да.

– А Варья все еще жив?

– Куда он денется? Жив, курилка. Служит, пост не бросает.

Ибаз приоткрыл веки.

– Что он говорил о нас?

– Он вас ни в чем не обвиняет. Хотя ему там очень одиноко. Еще он сказал, что ему было знамение: свет и сова. Он и решил поэтому, что избранник – это я.

Раненый задышал чаще; казалось, в нем происходит душевная борьба.

– Если не врешь, то прости и ты нас, – сказал дед наконец. – Но твой друг должен был совершить это. Совет старейшин просил его совершить ритуал. Он согласился и был посвящен. Не вини его. Было мало времени во всем разбираться. А законы племени велят действовать именно так. Мы хотели подарить вам целый мир.

– Меня ваши законы и миры не интересуют, – сказал я. – Мне бы домой побыстрее. Вы не имели права решать за нас.

Старик потянулся к моей шее.

«Совсем шальной дедуган! – возмутился я про себя. – Самому на том свете прогулы ставят, а он душить меня удумал!»

Дедушка холодеющими пальцами коснулся амулета. На его обескровленных губах заиграла недобрая усмешка.

– Кала-талисман… – прошептал он чуть слышно, а потом обратился ко мне: – Не ваши, а наши общие!

– Чего?

– Ты ведь тоже наш! Ты потомок рода. Я умру спокойно, если. Обещай мне. Выбрось это и соверши ритуал. Месламптаэа Ирий Яррита!

– Я ничего не понял. Объясните, пожалуйста.

Старика наша беседа лишила остатков сил. Он только, нелепо кривляясь, шевелил губами, вымудривая пальцами замысловатые дули. Что за странная фраза, которую мне все долдонят? Странный холодок пробежал у меня по спине, а в сознании стали происходить недоступные объяснению пертурбации. Тут, хоть и с опозданием, сработала моя «сигнализация», прочистив мозги своим обычным неприятным, но эффективным способом. Резкость мыслительного фокуса вернулась. По ворчливому бормотанию амулета я понял, что он пресек магическую попытку моего зомбирования.

Подоспели Саня с Таней. Притащили не только перевязочный материал, но и все, что я оставил на берегу.

– По-моему, поздно, – сказала Таня.

Юдин молчал, подозрительно косясь в мою сторону.

– Надо вынуть нож и остановить кровь, – сказал я.

Танюша попыталась следовать моим указаниям.

– Слишком больно и страшно, – простонал Ибаз. – Добейте меня. Ну же, смелее.

Мы переглянулись.

– Ну что, слабо прихлопнуть предка? – странно ухмыляясь, спросил меня Саня.

– Человек все-таки. Давай, давай, перевязывай. И еще, нужно огонь развести, а то он закоченеет.

Дед, похоже, говорить уже не мог, поэтому молча страдал и не вмешивался.

– Слушайте, а ведь он же помер бог знает как давно! – задумалась Таня. – Его ж на Земле давным-давно похоронили! Это мертвец!

– М-да. Вот тебе и загробная жизнь, – отозвался Юдин.

– Мертвец, говоришь? Только крови с него, как с кабана. Вот так… осторожнее вынимай. Не жалей мазь, всю вываливай. Хорошо. И к тому же, если он и мертвый, то я-то живой. Мне муторно смотреть. Да, потуже перематывай.

Юдин возился с костром. Когда пламя стало лизать скудные дровишки, присоединился к нам.

– Что первично, что вторично не разберешь, – пробурчал он. – То ли жертва, то ли жрец.

– Вот тебе пример единства и борьбы противоположностей: жрец в роли жертвы! – выдала Таня.

Сегодня ее явно тянуло на философские парадоксы. На основании этого я сделал вывод, что она близка к истерике.

Мы перенесли жреца поближе к огню. Дыхание раненого стало поверхностным; окружающее, по всем признакам, он уже не воспринимал. Жаль старика. И ведь как глупо получилось. Стоило нам поговорить, и все были бы здоровы. Может быть.

– Ну, теперь хана мне. Да и всем нам, – сказал Юдин. – Полная.

Разговаривать с ним мне не хотелось. Пророк нашелся. Я нагло и надменно разглядывал его, стараясь спровоцировать покаяние или что-то близкое. Но он был далек от извинений. Тогда я вспомнил, в каком виде нахожусь, и поспешил одеться. Мокро, холодно, зато прилично. Танюшкино красноречие кончилось, и она молча грелась. «Я согласна, – вспомнилось мне. – Он поймет». Боюсь, что опоздай я, то не понял бы. Я плохой? Наверное. Интересно, как бы на его месте вел себя я? В смысле, с его девушкой?

– Что делать-то? – раскачиваясь и обхватив подбородок, Саня изображал из себя Чернышевского.

– Домой. А там видно будет, – просто сказала Таня.

– Дуля с маком! – показал кукиш Юдин. – Ни фига мы не успеем – это раз, через час тут будет взвод первобытного спецназа – это два. И, даже если мы вырвемся живыми, нас теперь и на Земле очень быстро достанут бесы. Впрочем, как и всех остальных.

– Какие бесы? – спросил я, недоумевая.

Саня пытливо посмотрел мне в глаза и быстро отвел взгляд. Казалось, он чего-то от меня ждал. Мне нечего было сказать; я сам жаждал объяснений.

– И все из-за тебя, блин, – зло бросил Саня, глядя на Таню исподлобья.

Мы разом возмутились:

– Да пошел ты!

Саня в гневе подскочил, хлопнул себя руками по бедрам и, брызгая слюной, ощерился на нас:

– Идиоты самовлюбленные! Эгоисты безмозглые! Вы всю Землю подставили, понимаете? Всю! Одна – дальтоничка, цветов, кроме двух, не различает: все ей разложи на плохо и хорошо. Другой – Отелло засушенный, носится со своей ревностью, как дитя с соплей на палочке! Вот когда ваших родителей демоны мочить будут, вы совсем по-другому запоете и меня еще добрым словом помянете!

– Ишь ты, голубиная душа! – не выдержал я. – Вали отсюда, борец за идею!

Он только отвернулся и обреченно махнул рукой. Ладно, набить ему морду я всегда успею. Я взял Таню за руку и поднялся.

– Нам нужно поговорить.

Она молча кивнула и послушно встала. Надо же, как шелковая! Вот что делают с людьми первобытные нравы.

Мы отошли в сторону, сели на траву у тех самых ив, что служили мне убежищем. Я приобнял ее. Запустил руку в пряди волос, прижал к своей щеке. Что там с миром, говорят, конец приходит? Какое мне дело! Мы с любимой снова оказались рядом, и больше для меня не существовало ничего важного. Танечка моя, как я переживал, как я соскучился! Как я рад тебя видеть!

Она пахла чем-то очень приятным, возбуждающим, нежным. Как ночная фиалка или акация, только еще лучше. Я заметил, что ее кожа покрыта ритуальными рисунками. В волосы вплетены лесные цветы, на шее монисто из янтаря и разноцветных кристаллов. Как в ночь на Ивана Купалу. Невеста Гандхарвы…