Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

Меня протаскивают сквозь сцену грязного и грубого секса. Я чувствую, что Лена на грани отчаяния и готова с криком о помощи выбираться из машины. «Я же сама этого хотела», – сдерживается она. За стеклами автомобиля идет дождь. Лена взирает на уличный фонарь, запрокинув голову за край сиденья. По ее лицу беззвучно бегут слезы.

Лена в постели с молодым мужчиной. Объятия, ласки, поцелуи. Жена мужчины в роддоме. Лена думает обо мне. Новый партнер – очередная «жертва» ее «мести». Впрочем, это уже не месть, а что-то привычное. Лена вдруг осознает, что ей почти все равно, с кем она.

Лена встречается со мной в коридоре техникума. Она смотрит с вызовом, полагая, что я должен испытывать раскаяние и запоздалую любовь, которую теперь она отвергнет. Но я занят уже совсем другими мыслями и проблемами, поэтому просто приветливо улыбаюсь. Я ничего не знаю о ее новой жизни. Моя реакция разочаровывает ее. Что ж, ей довольно и иллюзорного переживания мести. Она уже почти презирает себя за то, что когда-то могла быть влюблена в такого козла, как я.

Я в гостях у сокурсника. Он возбужден. Двери комнаты закрыты, чтобы «посторонние» родители не подслушивали. Он приглушенно, но с жаром доказывает:

– Да точно тебе говорю, это она меня заразила!

– Не может быть!

– Я после нее ни с кем не был.

– Ну и что? Это ничего не доказывает.

– Больше некому. С ней уже половина моих знакомых. Шлюха она.

Я обескуражен такими заявлениями. В груди что-то щемит. Однако мужская солидарность побеждает, и я сочувственно киваю. Недоверие отступает. Я чувствую облегчение оттого, что в свое время решил прекратить с Леной отношения.

– Хорошо хоть, я не влип, – говорю я.

Разгар семейной драмы. Молодой человек, которого я видел в постели с Леной, отрешенно выслушивает попреки разъяренной супруги. Она оскорблена в лучших чувствах. Кажется, я знаю их – это семья Кораблевых, с которыми дружит Юдин.

– У, какой ты подлец оказался, а! Пока я с сыном в больнице, а ты в это время в нашей постели с какими-то… барахтался! Знала бы, что ты такая тварь, ни за что бы за тебя не вышла, ни денег твоих не надо, ничего!

– Лиза, милая.

– Убирайся из дома, видеть тебя не могу!

– Ну, погоди, я все объясню, – перекрикивая, пытается вставить хоть слово муж. – Я тебя люблю!

– И сифилис тебе дарю. Собирай шмотки. Ребенка ты не увидишь.

Молодой человек в ванной комнате в квартире матери. Женщина у соседки смотрит за чаем вечерний сериал. Молодой человек старательно выводит слова на бумаге, потом откладывает лист и ручку на пол, тщательно намыливает петлю и, поколебавшись, накидывает тонкую синтетическую веревку на шею.

«Скорая помощь» увозит двоих. На глазах у столпившихся возле подъезда жильцов по очереди выносят сначала носилки с сыном, затем с матерью. У нее было больное сердце.

…– Помнишь Лизу? – спрашивает у меня Саня Юдин. Мы шагаем по улице.

– А-а, с поселка? Помню. Как они там, с мужем?

– Муж повесился в феврале.

Я останавливаюсь и недоверчиво смотрю на друга, пытаясь уловить улыбку.

– Правда, правда, – говорит он. – Видел ее вчера, с коляской. Поболтали. Ужас, да?

Я возобновляю ход, но уже медленнее, чем прежде. Сказанное не укладывается у меня в голове.

И снова меня выдернули из колодца видений лишь на краткий миг. Для того только, чтобы сказать:

– Ну как, умник, все еще мнишь себя достойным вечной жизни? Да за это тебе и землю бы топтать не стоило. Вот тебе еще, на десерт!

И страшный суд продолжился.

Я увидел свои руки в промокших от масла и эмульсионной жидкости рукавицах. Гудят станки, трещит сварка, по пролету цеха перемещается кран-балка. На стропах повис извлеченный из недр шахты насос. Я от техникума прохожу практику на заводе, ремонтирующем шахтное оборудование.

Наблюдая за работой стропальщиков и слушая вопли крановщиц, выполняю нехитрую, давно уже ставшую автоматической последовательность операций: выбираю вышедший из строя клапанный блок, потрошу его начинку, чищу корпус, проверяю резьбы многочисленных отверстий. Потом вставляю новые клапаны, тщательно завинчиваю крышки, подключаю рукава, ведущие к испытательному стенду, и нажатием педали нагнетаю в блок давление до тех пор, пока оно не достигнет величины, необходимой по инструкции. Если блок выдерживает нагрузку, сохраняя герметичность, я ставлю его в контейнер с готовыми. Если струя эмульсии через специальные отверстия ударяет мне в глаз или в ухо, я повторяю цикл сначала. Девять блоков из десяти не нуждаются в проверке. Но иногда находится дефект, из-за которого приходится делать двойную работу.

Я занимаюсь этим делом четвертый час подряд, с самого перерыва. Я устал, но это привычная усталость, ее воспринимаешь как норму. Мои напарник и бригадир уже моются в душевой, хотя на часах только пятнадцать ноль пять. Впереди еще прорва рабочего времени, но, согласно заведенному в цехе порядку, все смываются домой раньше. Можно оставить работу и закончить ее завтра, но лучше разделаться с ней сегодня, чтобы завтра, получив чистые рукавицы, слоняться без дела. Этим и объясняется мое упорство.

Я ставлю на испытательный стенд десяток блоков, которым поменял потроха еще до перерыва. Они вымыты соляркой и выглядят как новенькие.

Привинчиваю блок, нажимаю педаль. Давление не держится, хотя блок с виду в порядке. Я осматриваю стенд. Так и есть: эмульсия разъела резиновое кольцо-уплотнение. Пока я размышляю, стоит ли забираться в маленькое болотце, образовавшееся на месте аварии, и с дюжиной ключей и прочих инструментов полчаса бороться с неподатливыми рукавами, словно Лаокоон со змеями, на участок прибегает Юдин, свежий и чистый после душа. Глядя на мою чумазую физиономию, он качает головой:

– Мы выбрали не ту дорогу в жизни.

Я нехотя принимаюсь за ремонт.

– Бросай это гиблое дело, – говорит мой приятель. – Забыл, что ли? У Дениса день рождения. Иди мойся быстрее.

Я с сомнением гляжу на часы, на приготовленные к испытанию блоки. Я могу управиться со всем этим как раз к концу смены.

– Да рано еще.

– Я тебя ждать не собираюсь.

Клапаны совсем новые. Их, должно быть, неоднократно проверял ОТК. Повреждений на корпусах нет. Должны работать как миленькие. Чего с ними завтра голову морочить? А со стендом пусть бригадир возится.

Махнув рукой, я быстро складываю блоки в контейнер с надписью мелом «ГОТОВЫЕ», собираю инструмент и вскоре устремляюсь в заветную душевую.

В теле шахтера, ползущего во мраке горной выработки, я перемещаюсь вслед за его мозолистыми руками. Невообразимый шум создает комбайн, крушащий угольный пласт. Гремят цепи, рычит двигатель, рабочие головки резцами буравят окаменевшие остатки растений карбонового периода. Четвертая смена, «час быка». По статистике, больше всего аварий и несчастных случаев происходит именно в это время.