Николай Ярыгин - Честь имею [litres]

– Кентиец, – проговорил он, улыбаясь, – ты как шкатулка с двойным дном. Только подумаешь, что все узнал и все пересмотрел, а тут раз, и еще один отдел с тайнами.

Через некоторое время в дверь постучали, и вошедший гвардеец доложил, что все доставили.

– Ну так заноси, – распорядился король.

Я прекрасно понимал, что моих в комнату не пустят, да в принципе все равно кто листы сюда занесет. Наконец бумагу занесли, ее было двадцать пакетов по сто листов в каждом, размер А-4 (делал привычный для себя размер). Раскрыв один из пакетов, я протянул лист бумаги королю.

– Смотри, Данис, вот бумага с твоим гербом, или просто гербовая бумага. Можешь издать приказ по королевству принимать все без исключения прошения, жалобы и любую другую переписку только на таких листах. А каждый лист продашь по одному медяку… Сколько денег за год приплывет в казну королевства! А я, допустим, буду продавать тебе эту бумагу по три медяка за десяток.

И я посмотрел на короля, ожидая его реакции.

– Алекс, ты еще из воздуха деньги делать не научился? – спросил король, наконец оторвавшись от созерцания листов бумаги.

– Ну, по поводу денег из воздуха – это надо к королям обращаться, а мы, бедные дворяне, больше своими ручками добываем сухую корочку на пропитание.

Данис засмеялся.

– Сколько ты привез таких листов?

– Вот двадцать пачек, в каждой сто листов, итого две тысячи. Посчитаете сколько надо, пришлете гонца, и я готов делать столько, сколько потребуется. Ну, а теперь все, – проговорил я и протянул королю руку, прощаясь.

Выехали мы из столицы, когда солнце только взошло, дожди уже прекратились и ожидались заморозки. Зимы тут были одно название, редко какой зимой температура опускалась до минус пяти градусов. В основном она колебалась от нуля до трех градусов мороза. Правда, и оттепели не бывало, температура так и держалась стабильно до самой весны, которая начиналась, как и у нас, в марте.

Пока я покачивался в карете, которую тащила четверка лошадей, у меня из головы не шла заварушка, устроенная герцогом Жиронда. Это, конечно, их разборки и они с королем вправе решать свои проблемы как им вздумается, но тут задета моя честь и мое право на жизнь. И оставив это без внимания, я сам себя перестану уважать. Поэтому господин герцог приобрел себе очередного кровника в моем лице, а вместе со мной и в лице всего клана Зорга, довольно обширного и очень плодовитого.

Потом мои мысли перескочили на токарный станок, который был очень нужен, ведь при помощи его уже можно будет шагнуть дальше и попробовать сделать паровую машину. Вот тогда и можно говорить о технической революции. Так за размышлениями незаметно и добрались до первого постоялого двора.

Выйдя из кареты, немного прошелся, чтобы размять затекшие ноги, и увидел недалеко от тракта несколько кибиток и костер, вокруг которого сидели люди. Что-то поздно они путешествуют, погода ну никак к этому не располагает. Походив, направился в двери заведения. И уже войдя, понял, кто путешествовал в такое время: бродячие артисты и музыканты. Их представители уже крутились в зале, собираясь дать представление.

Любопытно… Я впервые здесь столкнулся с представителями этих профессий, и мне по-настоящему было интересно увидеть, что они могут. Хозяин немного раздвинул столы, освобождая место для артистов, создав такую импровизированную сцену. Но представление еще не начиналось, что-то обговаривалось между хозяином постоялого двора и представителем артистов, пожилым седым дедом. Пока они там совещались, слуга провел меня в мою комнату, где я смог умыться и переодеться, сняв дорожное платье.

Спустился вниз я перед самым началом представления. Заказав ужин, стал с любопытством следить за происходящим. Первыми выступали жонглеры – они подбрасывали шары в воздух, перебрасывали их друг другу, и все это под аккомпанемент трех инструментов, похожих на гитару, барабан и флейту. И музыка у них была спокойная и даже приятная, в отличие от того, что мне доводилось слышать прежде.

Потом артисты разыграли сценку со старым жадным бароном, его молодой женой и молодым рыцарем. Конечно, для присутствующей публики это был верх искусства, но для меня не тянуло и на представление сельского клуба. Все было грубо и натянуто, но народ хлопал и кричал, приветствуя артистов. После каждого выступления артистов присутствующих обходила девушка со шляпой, и народ бросал туда медяки.

В заключение выступления на импровизированную сцену вышла девушка и стала петь. Она пела какую-то местную балладу о несчастной любви. Баллада была дрянь – ни нормальной рифмы, ни интересной ситуации, – но все нивелировалось исполнением и голосом выступающей. Сама девушка была не сказать что красавица, но молодая и симпатичная, с неплохой фигурой. А вот голос ее завораживал, и, наверное, не только меня, потому что после ее выступления раздались просьбы еще что-нибудь исполнить. Девушка спела еще какую-то балладу, по смыслу мало чем отличающуюся от первой, и ушла.

Я бросил в шапку золотой и подозвал их старшего, того самого деда, что до этого разговаривал с хозяином постоялого двора. Дед, подойдя, степенно поклонился и спросил, что меня интересует. Я же просто поинтересовался, куда они направляются, и сообщил, что если они еще не определились, где будут коротать зиму, то приглашаю их к себе в замок. И если он не против моего предложения, то мы можем обговорить условия.

Дед немного помялся, но потом все же начал говорить более предметно, и я узнал, что их тридцать человек и что они направлялись к барону Лавту де Чаер, но барон внезапно скончался, и им было отказано в приюте. Поэтому они сейчас определяются, как им быть и куда направиться.

Я же сказал, что предложение мое остается в силе, и если надумают, то милости просим, и что я более чем уверен, что пребывание в моем замке их обогатит не только в плане денег, но и в плане репертуара, да и во многом другом – глядишь, он еще сам захочет заплатить мне.

Утром подморозило, и на дороге уже не было луж, поэтому кони бежали более резво, и уже к обеду мы пересекли границу моих земель. Остановились в придорожном постоялом дворе, после ужина я сразу же лег и проснулся, как всегда, как только лишь небосвод окрасился в розовый цвет. Мороз за ночь усилился и, наверное, уже достигал своего максимума – градусов трех. Плотно позавтракав, мы отправились в путь – вечером должны уже быть дома.

Дома снова навалилась работа, наконец получился подшипник; мягкий ход и отсутствие биения вселяли надежду. И я стал много времени уделять отливке шестерней и изготовлению других частей токарного станка. Ларта же озадачил изготовлением мины нажимного действия с терочным запалом, при этом срабатывание должно было происходить только при наезде на нее кареты.