Николай Ярыгин - Честь имею [litres]

– А как же остальные? – спросил дед. – Ведь у меня и лицедеи, и жонглеры есть, и акробаты.

– Придумаем и с остальными, если все пойдет как надо, мы вообще театр в столице построим. Театр, понимаешь? – Ну да, как же, понимает, он и слова такого не слышал. – В театре можно играть всякие спектакли, сценки, не ту ерунду, что вы играли в прошлый раз, а лучше, только надо подучиться. А пока поживите до весны за мой счет, если надо кому что из одежды или обуви, скажите Ульху. Ах да, его пока нет. Ты составь список, а появится управляющий, дам ему команду, и вам все пошьют или выдадут. С каждым будет заключен договор – его еще называют «контракт» – и там все укажем: и оплату, и все обязанности и права. И с тобой тоже заключим, ты как был у них главным, так и будешь, но и спрашивать будем с тебя. Что там Малика делает?

– Да плачет, сказала, никуда она не поедет, будет тут петь хоть для тебя одного, лишь бы песни были. Да и музыканты так говорят тоже. – И он тяжело вздохнул.

– Ну вот, иди и скажи им, чтобы завтра пришли на репетицию, туда же, где и были, с утра. И с остальными переговори. Все, иди, ден Тодор, у меня еще много дел.

Ну что же, решение принято, надо его выполнять. Порылся в памяти, отыскал несколько песен, которые тут же принялся переводить и подбирать рифму. Больше всего провозился с «Миллионом алых роз», но все-таки справился. Теперь каждый день я приносил новую песню, напевал, наигрывал ее и уходил, вечером слушал местную версию, ну и там уже по факту или хвалил или начинал исправлять ошибки и т. д. Когда набралось с десяток песен, решили что можно попробовать. Как говорил «сын турецкоподданного», ударим попсой по средневековым пережиткам – может, он и не так говорил, ну да не важно.

Пошили музыкантам одинаковые костюмы, и как-то я погрузил своих потрясателей устоев местного искусства и их инструмент в карету и отвез в город. Еще на момент строительства ресторана я распорядился построить небольшую сцену и пошить занавес. Все донимали меня вопросом, что это и зачем, я же только отмахивался: придет время – увидите. И вот наконец время пришло.

Вечером, когда публика начала заполнять зал, распахнулся и занавес небольшой сцены. Посетители с удивлением взирали на несколько человек с инструментами, стоящих на ней. Начать решили с «Кораблика любви» – эту песню исполняли больше всего и очень хорошо отрепетировали, да и скрипач наш Лигор подобрал очень красивый и проникновенный проигрыш.

Первый выход в свет удался на славу: после первого исполнения занавес закрыли, и посетители тут же начали перешептываться – куда ушли музыканты, что случилось, а будет ли продолжение? Мы приучили всех, что с любым вопросом надо обращаться, метрдотелю, который постоянно присутствовал в зале. Вот он и пояснил ситуацию, что музыканты сами по себе, и им надо платить, если хотите, чтобы они пели. Репертуар очень разнообразен, и песня стоит от пяти медяков.

Народ ломанулся платить и слушать, в первый вечер заработали три серебряные монеты, и то потому, что зал заполнен был всего на треть. На второй день заполнены были все тридцать столиков, и народ толпился в ожидании – а вдруг что-то освободится. Я подсказал метрдотелю, чтобы он начал предлагать делать заказ столиков на завтра за небольшую предоплату, а также объявлять, для кого поют артисты, но стоило это уже десять медяков. Люди тщеславны, в последующие дни доход от песен не опускался ниже десяти серебряных монет.

После месяца работы доход составил почти шесть золотых монет. Когда я дал ознакомиться деду Малики с записями бухгалтерских книг, тот был в шоке. Такие деньги они зарабатывали чуть ли не за семь месяцев – весну, лето, ранняя осень.

Я его, конечно, немного разочаровал, сказав, что половина – это мои деньги, но и те три золотых за месяц работы шести человек были очень хорошим заработком.

– Ваша светлость, – наконец вернулась к Тодору речь, до этого он только что-то мычал, – а как же дальше?

– А дальше – так же по плану. Сколько от тебя ушло?

– Три человека. Да и куда они в зиму-то уйдут. Скорей всего, весной разбегутся.

– Всего то… я думаю, они и дальше никуда от тебя не уйдут. Давай вот что сделаем, ты завтра поезжай в город, как раз и своих навестишь. Разъездную карету я тебе дам, ее все уже знают, так что тебя везде пропустят. Возьми эти деньги и положи их в денежный дом, при этом пятнадцать серебряных возьми себе как их руководитель, тридцать положи на Малику и остальным по двадцать каждому. Оформи всем жетоны и по приезде выдай, или не выдавай, а скажи, что будут у тебя. Снять их деньги ты не сможешь, но вот пополнять счет будешь каждый месяц. Одеться во что у них есть, жить тоже есть где, кормят, так что пусть пользуются моментом и копят деньги. А остальным скажи, что послезавтра начинаем репетиции спектакля, ну типа вашей сценки, только немного поинтересней.

Проводив деда, я отправился в кузницу. Вчера запустили токарный станок – ну что сказать, все прошло штатно. Запустили, проточили небольшую деталь, попробовали все три скорости. Вибрации и биения нет, и это очень хорошо. Осваивают его один из учеников Мирко и один из кузнецов, принятых летом. Сейчас они по очереди точат пальцы согласно чертежам для будущей паровой машины. Боюсь сглазить, но процесс пошел. Посмотрел, как они работают, и предупредил, чтобы лошадей на вороте меняли каждый час.

Посетил Ларта, он вчера сказал, что закончил мой заказ. Посмотрел – вроде бы все, как я хотел. Такая квадратная штука сорок на сорок сантиметров и толщиной сантиметров пятнадцать. Только вот одной, я думаю, будет мало, когда сказал об этом Ларту, тот заверил меня, что в течение недели сможет сделать еще штуки четыре, так как уже знает, какая нужна пружина.

При спуске в подвал у входа стояли два дружинника. Они открыли мне дверь, и один из них взял и зажег факел, чтобы сопровождать меня. Шли недолго, да не было в замке ничего подобного, так импровизированный каземат. Подойдя к одной из дверей (раньше здесь хранили на зиму картофель), дружинник отомкнул мне дверь, и я вошел внутрь.

Огляделся, в верху, под самым потолком, узкое зарешеченное окошко, которое давало достаточно света, чтобы не жечь свечу. По обе стороны у стен были деревянные нары, застеленные толстой грубой тканью, заменяющей одеяло. Под окном стол, вот и все.

– Ну что, сидельцы, не надоело вам тут еще? Может, пора уже как-то выбираться, а то, смотришь, растолстеете на моих харчах, вообще не повернетесь, – обратился я к двум постояльцам комнатушки.

– Надеемся, ваша светлость принесла нам хоть какой-то инструмент, чтобы мы могли открыть или выломать эту дверь, – отозвался один из двоих, маленький и щуплый, по имени Март Юрта, второй промолчал.