Валерия Чернованова - Мой (не)любимый дракон. Выбор алианы

Меня рывком поставили на ноги. Вздернули за простыню, за которую я продолжала цепляться одеревеневшими пальцами. Не удерживай меня Леуэлла за шкирку, как только что народившегося кьерда, наверняка бы рухнула обратно на пол: ноги были ватными.

И снова ко мне подбирался холод. Снова сердце конвульсивно дергалось, а дыхание с хрипами вырывалось из легких, с каждой секундой становясь все слабее и тише… Я снова мечтала о жарком солнце. О том, чтобы оказаться в ласковых объятиях моря.

Мечтала больше не чувствовать боли…

А потом сознание взорвалось нечеловеческим воплем. Кричала морканта. Не то исторгала из себя какие-то витиеватые проклятия, не то сплетала из незнакомых мне слов заклинание.

За этим душераздирающим криком последовало полное глухой ярости рычание:

– Магия рода – не единственная моя сила, Древняя. Ты – чудовище, не знавшее любви. И тебе не понять, на что способна любовь матери! Иначе бы бежала отсюда без оглядки. Но теперь уже убегать поздно.

Мой зад все-таки повстречался с полом, копчик повторно поцеловался с углом ступени, когда богиня, совсем не по-злодейски взвизгнув, как подкошенная рухнула рядом.

Блодейна зажмурилась, сжимая кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Пробуждая в себе пламя – магию целого колдовского рода. Пламя, которого, казалось, в ней уже не осталось. Огненные щупальца вонзились в богиню, туго спеленали ее, сделав похожей на раскапризничавшегося младенца или на доисторическую, с хрустящей корочкой мумию. Грубо протащили по полу.

– Вы – болезнь, отравившая этот мир. И мы уже давно его от вас исцелили.

Леуэлла зашипела ядовитой гадюкой, дернулась поломанной куклой. Огонь уже почти схлынул. Змея уже почти освободилась… Погрузив ладони в гаснущее пламя, туда, где, по идее, должно было находиться сердце древней гадины или, скорее, заменявшая его ледяная стекляшка, Блодейна заговорила: жестко и уверенно, певуче растягивая слова.

Заклинание сплеталось в воздухе звуковой вязью. Сплетались два тела, соединяясь. Леуэлла как будто перетекала в морканту. Колдунья исторгала из себя магию, взамен выпивая чужую искру жизни.

Тело богини начало разрушаться. Оно не разлеталось, как прежде, блестящими снежинками – рассыпалось тусклой пылью. Сущность Древней проникала в морканту белесой дымкой. В ушах звенело от крика: Леуэлла не желала уходить тихо. А Блодейна не собиралась останавливаться и вбирала ее в себя, пока лед окончательно не растворился в пламени.

Только тогда морканта умиротворенно прикрыла глаза и проронила сквозь усталую улыбку:

– Теперь все будет хорошо. С Фьяррой. С тобой. Все хорошо, – повторила тихо, кажется, разговаривая сама с собой.

Глухой удар – Блодейна опрокинулась на спину. Изборожденное морщинами лицо исказилось мукой. Губы – прямая, резкая линия. Так их обычно сжимают, когда очень больно и крик сам собой рвется наружу.

– Эй, эй, что с тобой? – С горем пополам подползла к морканте, коснулась ее, ощущая, как обжигающе горяча и одновременно холодна ее кожа. – Блодейна, скажи, что нужно делать?! Я сейчас же позову на помощь!

Но поползти дальше, за этой самой помощью, мне не дали. Блодейна удержала меня за руку, останавливая, и не было больше в ее голосе тех властных, надменных ноток, которые прежде его искажали.

– Ползающая в простыне по замку императрица… Анна, ты меня убиваешь.

– Но тебе же плохо! Моя простыня, между прочим, и то поярче твоего лица будет! Надо будет ползти – поползу!

– Уже не надо, – мягко остановила меня женщина. Окинула тусклым взглядом, шевельнула растрескавшимися, побелевшими губами: – У всего есть своя цена, Аня. Одна стихия, поглощая другую, не становится с ней единой сутью. Два разных начала не могут существовать в хрупкой оболочке человеческого тела. Происходит… взаимное разрушение.

– Ты что, убила себя?! Чокнутая ты ведьма! – неожиданно прорезался голос.

Захотелось хорошенько хлестануть морканту по щекам. Чтобы пришла в чувство. Чтобы больше не думала мне тут закатывать глаза и шептать вот так, на последнем издыхании, с усилием роняя слова!

– Я знала, на что шла. Духи вроде снежной – мстительны и опасны. Они не прощают. Не забывают. Фьярре бы не было здесь жизни. – Колдунья шумно выдохнула. – Могли пострадать и другие. Ее сестры. А я спасла тебя. Считай, что вы с моей девочкой теперь квиты.

– Нет, нет, нет, – отчаянно шептала я, пока женщина, которую так долго проклинала, ненавидела всем сердцем, умирала у меня на руках. Таяла, рассыпаясь пылью. Как минутой назад рассыпалась чертова богиня.

Становясь ничем и исчезая в никуда.

Она умирала, отдав жизнь и за меня.

Еще долго смотрела на свои ладони, с которых на пол ссыпались песчинки праха. Все, что осталось от морканты, – пыль, серой вуалью рассеявшаяся по спальне.

– Нет, нет, нет… Не так! – продолжала бесшумно шептать. – Ты не должна была умирать…

В голове шумело. Шумело и ревело, отчего не сразу расслышала раздавшиеся за дверями спальни шаги и голоса. Только когда створки распахнулись, разлетелись в стороны, с грохотом ударяясь о затянутые древней магией стены, подняла глаза. Не сразу поверила, что вижу перед собой Герхильда. Самого родного. Такого взволнованного. Бесконечно любимого. В объятия которого хотелось погрузиться, как в то самое теплое море. Прижаться к груди мужа и нареветься вволю.

Плакать, пока не закончатся слезы, а с ними не уйдут воспоминания о жутком утре.

Рванулась к ледяному дракону. Рванулась всем сердцем. Несмотря на усилившееся головокружение и замельтешившие перед глазами пятна света.

Рванулась, собрав в кулак последние силы, навстречу позвавшему меня любимому мужчине:

– Фьярра!

Рванулась и упала. Но не в его объятия.

Туда, где не было Скальде. В пустоту, темноту, которая спустя мгновение, минуту, а может, вечность тоже рассеялась пеплом.

– …А сейчас короткий перерыв на рекламу. Оставайтесь с нами, – вещала, улыбаясь, ведущая с экрана.

С экрана моего телевизора. В моей квартире.

Я сидела на своем диване. Сидела и дрожала, обхватив себя руками. Не понимая, отказываясь понимать, что это не очередная бредовая фантазия, а реальность.

Реальность, которой я не желала.

– Котенок, я дома, – раздалось после щелкнувшего в замке ключа.

Навалилось осознание, где я. Котенок. Фьярра. Там. Со Скальде.

Не я.

Стало холодно. Холодно ото льда, плеснувшего на стены. Перекинувшегося с дивана на другую мебель. На задымившуюся, затрещавшую технику.

Экран подернулся цветными полосами, а спустя минуту погас вовсе, запечатанный ледяной коркой.

– О-оу-у… – сорвалось с губ.

И следом ошеломленное:

– Упс!

Большие желтые глаза с темными, вытянутыми в нитку зрачками лихорадочно сверкали. Широкий рот щерился улыбкой, которую можно было ошибочно принять за голодный оскал хищника – настолько длинными и острыми были клыки. Покрытое густой жесткой шерстью тело венчали на загривке шипы-выросты. Существо неуклюже спускалось по пологому склону, то поскальзываясь, то запинаясь об осыпа́вшуюся вниз каменную крошку. То с визгом срывалось во тьму и продолжало свой путь уже кубарем.