Владимир Свержин - Крона огня

И вот сейчас благородная дама Ойген заступила ему путь, требуя позволить ей участвовать в предстоящей встрече. Дагоберт глядел на нее не мигая, долгим испытующим взглядом, каким обычно смотрят драконы, вгоняя в оторопь врага, дерзнувшего приблизиться к стражу предела. На красавицу, похоже, этот взгляд не действовал. Она смотрела в ответ, не отводя глаз.

— Хорошо, — наконец произнес кесарь. — Ты поедешь со мной. Но когда я прикажу тебе стоять, стой. Когда молчать — молчи.

— Там разберемся, — буркнула Женя, пытаясь сложить в голове страстный монолог о координации усилий и совместных действиях. Речь получалась звонкой, но пустой: какие усилия координировать и что делать с войском хаммари, оставалось непонятным.

Они выехали из города и помчали на восток, по высоким, поросшим лесом холмам, по малозаметным охотничьим тропам. Люди здесь ходили редко, и, хотя охота в этих краях была дозволена всякому, обилие хищного зверья оставляло сей промысел лишь опытным воинам, поднаторевшим в обращении с оружием и хорошо знавшим повадки крупных хищников. Должно быть, со стороны небольшой отряд кесаря выглядел охотой местного землевладельца. Кому еще взбредет так глубоко забраться в лесную чащу?

Спустя пару часов они взъехали на лысую, будто монашеская тонзура, вершину невысокого холма. Дагоберт отослал стражников в оцепление. Хотел и Ойген отправить вместе с ними, но поглядел на девушку внимательно, о чем-то своем подумал и не стал. Так и остались они стоять молча на вершине, глядя в небо. Впрочем, длилось ожидание недолго. Из пушистых белых облаков, пластами закрывавших синее небо, вынырнула оскаленная драконья голова, мощные крылья острыми серпами рассекли бледную пелену. Огромный, вгоняющий в оторопь все живое страж рубежа рухнул наземь с небес, как голодный коршун на обреченного цыпленка.

— Здравствуй, отец! — Дагоберт бросился навстречу чудовищу. Тот склонил голову, давая обнять себя за шею, недоверчиво поглядел на Ойген, но заставил себя лишний раз не вспоминать о ней.

— Ты принес то, что я велел?

— Да. — Кесарь указал на коня, к седлу которого с каждой стороны было приторочено по пять мечей.

— Это хорошо, нужно попробовать.

— Что попробовать? — не понял Дагоберт.

— Та сила, что сделала эти мечи неодолимыми, перетекала в них из человеческих тел. Пусть и через огненное перерождение в абарском храме, но все же. Я бы, пожалуй, мог наполнить те клинки новой силой.

— Ты? — удивился юный кесарь.

— Именно так. Живая кровь дракона заставит пульсировать окаменевшую драконью кровь. Земля к земле — огонь к огню! Неси сюда клинки.

Дагоберт глянул на Ойген. Та поняла его просьбу без лишних слов, помогла снять оружие с седла и поднести к могучему владыке воздушного океана.

— Что дальше? — спросил Дагоберт.

— Дальше? — медленно переспросил дракон, и глаза его подернулись багровой поволокой. — Дальше — ударь меня в грудь одним из мечей.

— Нет, — юный кесарь замотал головой и отступил на шаг. — Что ты? Я не сделаю этого. Так нельзя!

— Сделай это. Иначе ты не получишь оружия, способного поразить хаммари. Царапинами их можно только разъярить, хотя и без того они совсем не кроткого нрава.

— Но ты будешь ранен, тяжело ранен.

— Да, я буду ранен, — с грустью подтвердил дракон. — Но я страж предела, я создан для того, чтобы бороться с гнусными тварями выжженного мира. А потому, даже если я умру, отдав кровь по капле, я все равно исполню свой долг. Так что начинай.

— Погодите! — вмешалась Женя. — Даже если у нас будут эти мечи, главная опасность сейчас не от хаммари, а от того, кто их привел, того, кто поселился в теле и сознании бедолаги Фрейднура!

Дракон страдальчески покрутил шипастой головой.

— Я бы и рад быть полезным, но вряд ли сумею. Тот, кто убил моего отца, — не чета обычным людям, хаммари и драконам. Тут, при всем желании, я не могу помочь. Мы ничего не сможем с ним сделать, пожалуй, лишь истребить его свиту, и то с огромным трудом, если получится.

— Непременно получится, — заявила благородная дама Ойген. — Я лишь прошу, расскажите все, что вам известно об этом… — она замялась, — черном существе. И о его спутнице.

Шарль попятился. Ему прежде не доводилось видеть своего отца таким возбужденным. Казалось, буйный дух, обитавший прежде в грозной воительнице Брунгильде, теперь вселился в ее брата.

— Отец, что с тобой? Ты, должно быть, не расслышал: кесарь нуждается в нас! В тебе и во мне. О чем ты говоришь? Сейчас на франкские земли надвигается враг. Сам понимаешь, Рейнар Лис не стал бы попусту говорить о том. Неужели ты, подобно своему отцу и деду долгие годы управлявший страной, оберегавший ее от всякого недруга, теперь позабудешь о славе и деяниях предков?! О чем ты, отец?

— Что предки? Они верно служили, но в благодарность им была лишь кость с хозяйского стола. Наш Дагоберт якшается с чужаками. Они ему помутили разум.

— Но, отец, ведь это ты велел, — голос Шарля стал тихим, будто кто-то поблизости мог его услышать, — убить его отца. Ты хотел занять его трон, что ж теперь говорить о помутнении его рассудка?

— Так и было. Я оказался прав, и ты, мальчишка, не смей меня осуждать. Ты что же думаешь, власть — цветок, что вырастает в поле, обласканный ветром и солнцем? Нет, власть — колючее терние, и тому, кто пожелает сорвать ее, удержать в своих руках, нужно быть готовым проливать кровь, как свою, так и чужую. Век Дагоберта, век этой династии закончен. Теперь настало иное время — наше время! — Пипин стукнул себя в грудь кулаком. — Едем! — Он схватил удивленного сына за плечо и потянул с такой силой, что молодой крепкий воин едва удержался на ногах.

— Куда? Даже если ты хочешь что-то предпринять, мы бессильны, у нас нет людей.

— Давай, давай, не останавливайся! — торопил Пипин. — Кто тут говорит о людях? Поспеши, сам все увидишь.

И он увидел. Не сразу, через двое суток безумной скачки невесть куда в сторону гор. Когда третий день уже заявил о своем приходе и солнце пробудилось от ночной дремы, посреди леса показалось селение, одно из многих таких же обиталищ рыбаков и охотников — не больше трех десятков крепких, сложенных на века домов, обнесенных частоколом.

— Вот, — останавливая еле державшегося на ногах коня, проговорил опальный майордом. — Мы у цели.

Шарль удивленно поглядел на селение. Оно казалось спокойным, и, хотя с рассветом местные жители уже поднялись, а иные еще не ложились, не было ничего, что бы заслуживало особого внимания. Но вдруг мохнатые охотничьи псы, безучастно наблюдавшие людскую суету, подхватились, вскочили и залаяли с таким остервенением, будто сама их смерть таилась за частоколом. Люди насторожились и на всякий случай схватились за рогатины и охотничьи луки. Привыкшие сражаться с волками и медведями, псы не были пустолайками и на порожний ветер скалиться не стали бы.