Борис Давыдов - Московит

– Не бери близко к сердцу, батьку! – успокоительно пробасил друг его и помощник Лысенко, по прозвищу Вовчур. Он ехал по левую руку от полковника, стараясь особенно не приближаться: под его седлом была кобыла, к которой Черт сразу же проявил немалый интерес. – Сам ведаешь, что на войне взято, то свято! Хлопцев зараз не удержать. Ты же сам кричал: пограбим панское добро, а ляшки нехай белым телом расплатятся! Чи не так?

– Так ведь Ярема в Лубнах, Ярема! – чуть не рычал Кривонос, лицо которого становилось страшнее с каждой минутой. – Я столько лет мечтал, когда сойдусь с этим катом на саблях, и что же теперь? Ждать?!

– Стало быть, придется ждать… – вздохнул Лысенко и тут же отмахнулся нагайкой: – Н-но! Побалуй мне! Максиме, уйми своего коняку! Мало, что наши двуногие жеребцы по всей округе баб пользуют, так и твой норовит!

Черт зло и обиженно всхрапнул, метнув в казака нехороший взгляд.

– Его уймешь, как же! – проворчал Кривонос, дергая повод. – Да и твоя-то, я погляжу, совсем не против…

Когда кое-как удалось собрать рассыпавшихся по окрестностям казаков, солнце уже клонилось к горизонту. Чуть не плачущий от досады и нетерпения атаман произнес громовым голосом речь, обильно пересыпанную самыми крепкими словами. Казаки, у многих из которых к седлам уже были приторочены округлившиеся торбы, уважительно присвистывали:

– И здоров же лаяться наш батько! Сразу видать – лыцарь! Куда против него Яреме…

– …и Христом Богом клянусь: ежели кто отстанет, чтобы пограбить, – своей рукою башку снесу! – закончил Кривонос, с трудом сдерживая приплясывающего Черта: жеребец пришел в возбужденную злость, чуя настроение хозяина. – Любому! Потерпите до Лубен! Вот одолеем сатану Ярему, там и добыча будет знатная, не чета этой дрибнице! [13]Вперед, други! Полным ходом!

…Земля застонала, затряслась под ударами многих тысяч копыт.

Пан Беджиховский за прошедшие двое суток совсем пал духом, твердо уверовав: злодейская фортуна повернулась к нему той частью тела, называть которую в приличном обществе (а особливо в присутствии прекрасного пола) не принято.

Выскочку Подопригору-Пшекшивильского он давно терпеть не мог, поскольку всем известно: благородное происхождение ничем не заменить. Ни смазливой внешностью, ни личной удалью, ни даже фехтовальным искусством. Кое-как, скрепя сердце, Беджиховский признавал, что рубится молодой ротмистр отменно, почти не уступая ему самому. (Мысль, что правнук простого сотника-схизматика может его в этом превосходить, была сразу же и с негодованием отброшена.) Но это ничего не меняло. Кровь есть кровь. Она бывает благородной и неблагородной. Так исстари завещано: не пускайте меж благородными шляхтичами быдло!

Проявишь снисходительность – оглянуться не успеешь, как благородное сословие станет похожим… Да просто черт знает на что, прости, Господи! Тысячу раз права поговорка: «Из хама не сделаешь пана». Хам свою натуру рано или поздно проявит. Как тот же Подопригора-Пшекшивильский, в первый же день появления на княжеской службе умышленно назвавший его – его! – «Бедриховским». Исказил, опошлил, вымарал в грязи славную фамилию Беджиховских, родословная которых тянется на многие века вглубь! Не то, что у некоторых… Подопригор.

Мысль, что эта ошибка была совершенно неумышленной, никогда не приходила в голову пану Беджиховскому. Поскольку человек, способный сделать такое умозаключение, тем более не имел бы права именоваться Беджиховским.

Хорошо еще, что оскорбление было нанесено приватно, с глазу на глаз. Главное, как все хорошо продумал, подлец! Будто бы невзначай, прикинувшись провинциальным простаком: «Проше пана… если не ошибаюсь, Бедриховского… где я могу найти…» Было бы дело при друзьях – немедленно вызвал бы невежу! А те бы подтвердили, что оскорбление было тяжким, которое благородный шляхтич не в силах стерпеть… Теперь же приходилось сдерживаться: князь Иеремия накануне издал грозный приказ, предупреждая, что тот, кто примет участие в поединке без самых веских, оправдывающих причин, будет немедленно и с позором изгнан со службы. Терять ее нищему пану Беджиховскому, у которого в карманах вечно ветер гулял, совсем не хотелось. Кто ж в здравом уме лишит себя единственного источника дохода! Это у всяких… Подопригор денег куры не клюют!

Именно вышеназванная причина жестоко терзала пана Беджиховского, пробуждая в нем горестные раздумья о несовершенстве мира сего. Благородный человек с длиннейшей родословной должен каждый грош считать, а какой-то выскочка, правнук схизматика-сотника, швыряет деньги на ветер, закатывая пирушки, угощая товарищей… Какая несправедливость!

Впрочем, и это можно было простить неоте-санному хаму. Ведь истинный шляхтич всегда великодушен и снисходителен к чужим недостаткам… Но панну Агнешку Краливскую простить было решительно невозможно!

Еще издали, увидев распахнутые ворота и собравшуюся у них толпу с крестами и иконами, Кривонос ахнул. Сердце его словно облилось кровью. Рухнула надежда – слабая, почти безумная, что лютый враг еще в замке, что заперся там, решив отсидеться, переждать осаду…

– Где он?! – диким голосом, в котором не осталось уже ничего человеческого, взревел атаман, осаживая Черта прямо перед грузным пожилым священником, стоявшим впереди всех. – Коли жить хочешь, говори быстро – где?!

Лицо попа посерело, руки, в которых был зажат большой деревянный крест, затряслись, но ответил он все же достаточно твердо:

– О ком говоришь ты, сыне? Ежели о князе Иеремии, то его нет ни в городе, ни в замке. Еще вчера утром покинул, со всеми людьми своими и с большим обозом…

Тигр, попавшийся в ловушку, не издал бы более страшного и безумного рыка. Бешено водил Кривонос по сторонам глазами, налитыми кровью, и те в толпе, кому не посчастливилось встретиться взглядом со страшным всадником, торопливо жмурились, беззвучно шепча молитвы. Яростно захрипел Черт, припав на задние ноги и замолотив передними по воздуху. Священник, сдавленно ахнув, еле успел отшатнуться, спасая свою голову.

– Сатана, истинный сатана… – всхлипнул кто-то, не вынеся смертного ужаса. – И конь такой же…

– На бога!!! – кое-как выдавил из себя Кривонос, каким-то чудом удерживаясь от полного безумства. – Скажи правду! Ты не обманываешь меня?! Проклятый Ярема ушел?!

– Стар я уже, сыне, чтобы поганить уста свои ложью! – с достоинством произнес святой отец, в котором обида пересилила страх. – Еще раз говорю: Ярема ушел из замка вчера утром. Поспешно ушел, словно удирал от кого-то. Ныне он уже далеко…

– А-а-а!!!

И снова жуткий пронзительный крик прокатился окрест, перепугав и взметнув с деревьев множество птиц. Кривонос, стиснув ладонями пылавшие виски, мертвым взглядом уставился куда-то вдаль.