Борис Давыдов - Московит

(Это, конечно, не утерпел святой отец. Ладно! У меня хорошая память…)

– Изрубить в лапшу, як бога кохам! Изрубить!!! Всех, до последнего!

(А у пана Дышкевича какие-то маниакальные наклонности, честное слово…)

Князь резко поднял ладонь, требуя тишины. Крики тотчас же утихли.

– А пан полковник что посоветует? – внезапно спросил Иеремия, повернувшись к Пшекшивильскому-Подопригорскому.

– Я… – Слова князя застали молодого улана врасплох. Он покраснел от смущения и растерянности, но быстро взял себя в руки. – Если его княжеской мосьци угодно знать мое скромное мнение, то я почтительно просил бы прислушаться к словам ясновельможного пана первого советника. Время дорого, и каждый верный человек на счету…

Пан Качиньский, ставший в эту минуту удивительно похожим на своего тезку из XXI века, ехидно-капризным тоном произнес:

– То, что пан полковник многим обязан пану первому советнику и благодарен ему, известно! Но чтобы по этой причине умышленно давать ясновельможному князю дурные советы, причиняя тем самым ему вред…

– Проше пана советника. – Прямодушный улан просто вспыхнул. – За такие слова… – Его рука машинально метнулась к эфесу «карабелы».

– Хватит, панове! – Голос князя, хоть и негромкий, тотчас навел порядок и восстановил спокойствие. – Не время для ссор!

Он снова погрузился в раздумье. Совсем недолгое (хоть мне тогда казалось иначе!). «Могучая кучка» пыталась испепелить взглядом меня и Тадеуша, мы старательно делали вид, что нам это совершенно безразлично…

– Что же, отпустим их, – промолвил наконец Вишневецкий. – И впрямь, много чести для зрадной погани – тратить на нее верных людей! Пусть убираются к дьяблу в зубы.

– Благодарю ясновельможного! – поспешно воскликнул я, опережая прочих панов советников. – Будет ли мне позволено передать бунтовщикам его княжью волю и решение?

Вишневецкий, не раздумывая, покачал головой:

– Нет, пане! Я не могу рисковать. Один шальной выстрел… С этими лайдаками будет говорить пан полковник. – Князь обратился к Пшекшивильскому-Подопригорскому: – Тотчас же езжайте к ним и объявите мое решение. И чтобы через полчаса след их простыл! Иначе я за себя не ручаюсь, при всем уважении к пану первому советнику!

– Слушаю, ясный княже! – Улан с места взял в галоп. Оставив меня одного нежиться под коллективным «теплым» взглядом. Прямо-таки убийственным.

Ничего, ребятки. И не такие люди пытались убить… И не только глазами.

– Як бога кохам, это было великолепное зрелище! – возбужденно говорил пан Адам Краливский. – Жаль, я сам того не видел, но рассказывали люди, коим можно верить безоговорочно. Ряды бунтарей щетинились оружием, как еж – иголками! Они готовы были биться насмерть, дорого отдавая свои презренные жизни… И тут подлетает на взмыленном коне пан полковник, крича: «Воля его княжеской мосьци!» Глаза его сверкают, лицо раскраснелось… Он был прекрасен в своем благородном волнении! О-о-о, как он с ними говорил! Какими словами! Без всякой грубости, даже без укоров, хоть они их тысячу раз заслужили. Но к концу его речи эти злодеи были похожи на напроказивших детишек, ранами Езуса клянусь! Их терзал жгучий стыд. А потом – восхитительный финал, достойный искусного мастера, – пан полковник воскликнул: «Вообразите же, сколь благородна душа ясновельможного пана первого советника, который просил князя за вас! И сколь безгранично великодушие его княжеской мосьци, если он внял этой просьбе и согласился отпустить вас с миром! Ступайте же, возвращайтесь в дома свои, к семьям. Одно лишь прошу: не забывайте Бога и про совесть не забывайте. Вас начнут улещать злые люди, звать в свои шайки, соблазняя легкостью грабежей и насилий… Не поддавайтесь, не позорьте звание христиан и не губите свои бессмертные души! А если кто-то из вас осознает ошибку свою, если пожелает вернуться и искупить вину – пусть возвращается смело! Я, полковник Пшекшивильский-Подопригорский, даю слово шляхтича, что буду ходатайствовать за него перед ясновельможным князем! Теперь ступайте с Богом». Вот так все и было! Езус Мария, какой шляхтич! И храбр, и умен, и красноречив… Еще совсем молод, а уже сколько достоинств! Любой отец был бы счастлив заполучить такого зятя. – И пан Краливский с лукавой улыбкой подмигнул Агнешке.

«Доченька, ты все поняла, надеюсь? А то как-то неловко говорить напрямую при московитской княжне…»

Агнешка, покраснев, потупилась, и у отца, хоть и гордого (хорошо воспитали дочку, такая скромница!), заныло сердце: о, Матка Боска, совсем еще ребенок… Ей бы в куклы играть, а не к мужу в постель ложиться… Но пересилил себя, вспомнив: так уж заведено, таков закон Божий и природы.

– Значит, пан первый советник просил за бунтарей и изменников? – переспросила дочь каким-то странным, напряженным голосом, с явным волнением, которое княжеский управитель приписал пережитому испугу.

Сияющий образ благородного рыцаря, созданный Агнешкой, неотступно стоял перед ее мысленным взором, становясь лишь еще более прекрасным. Не только храбр и учтив, но еще и добр, великодушен, милостив к падшим… О, Богородица, Пречистая Дева, сжалься, уйми этот жар на лице и в лоне! Отец же сейчас обо всем догадается, стыд-то какой… А что сказать Тадику, как в глаза ему посмотреть?! Святые угодники…

– Да, это была его идея… Признаться, странная… но, может, все обойдется к лучшему. Во всяком случае, не нам обсуждать волю его княжьей мосьци! Раз он решил – значит, так надо.

– Пан управитель совершенно прав, – кивнула княжна Милославская, тоже как-то странно глядя на Агнешку. Наверное, сочувствовала, видя переживания девушки. – Пресветлый князь здесь главный, ему и решать!

Пан Адам вежливо поклонился, вновь дивясь в душе, насколько безгранична женская глупость. Ну, вот что, спрашивается, взбрело в голову дорогой женушке?! Понятно, перепугалась, услышав про бунт, наверняка представила страшные картины резни… Но потом-то, когда, слава Езусу, все благополучно разрешилось! Со слезами стала требовать, чтобы Агнешку немедленно пересадили в их возок: ничего, мол, что будет тесно, главное – доченьке перестанет грозить опасность. Ишь, чего выдумала! Опасность – и от кого? От московитской княжны, хрупкой девицы! Зарежет она, что ли, Агнешку? Или перетянет в свою схизматскую веру за считаные дни пути? Какая чушь! И потом, как это будет выглядеть – нарушить приказ ясновельможной княгини! Ведь сама Гризельда ясно велела: Агнешка должна неотлучно находиться при особе московитки… Значит, так тому и быть. Господская воля.

Объяснил это – с величайшим терпением, четко и понятно. До последней хлопки бы дошло! А женушка лишь пуще в слезы ударилась: никто ее не хочет понять, даже собственный муж! Никто не верит! Любимой единственной доченьке грозит страшная беда, а родной отец… Изверг бесчувственный! Деспот! Тиран с каменным сердцем! Ну и так далее, и тому подобное…