Роман Злотников - Пушки и колокола

– Как скажешь, Дмитрий Иванович, – поклонившись, Николай Сергеевич отправился на поиски товарища. Тот как чувствовал: неуверенно топчась на крыльце хором, словно бы ждал чего-то, оказался рядом.

– Князь кличет, – позвал товарища учитель. – Видеть желает.

– Буянит, что ль? – невесело усмехнулся Некомат.

– А и увидишь. Тебе сейчас – попусту: что лютует, что покоен. Все одно.

– Твоя правда, – перекрестившись, купец решительно толкнул дверь.

– Ну, – остановившись на пороге, еще раз перекрестился тот, – что ль, с Богом!

– Стой! – в последний момент остановил его учитель. – А не удумал ли чего худого, а? – Вместо ответа Некомат степенно и решительно перекрестился. – Пошли тогда. Бог в помощь, – мужчины вошли внутрь, где уже поджидал Великий князь Московский.

– Здравствовать тебе, Дмитрий Иванович, – нерешительно потоптавшись, поклонился ему Некомат. Потом, сообразив, поспешно стянул с головы добротную меховую шапку.

– Благодарю, коль не потешаешься. Тебе же, прости, такого пожелать не могу.

– Твоя воля. Не дадон, что ль. Ведаю, что повинен перед тобой, замятню едва не сотворив.

– Передо мной?! – Донской резко подался вперед, однако тут же, согнувшись в приступе кашля, тяжело осел на скамейку. – Мое дело – княжье, – отдышавшись, продолжал он. – Русь от ворогов отбивать да земли воедино собирать. Уже на том слава Богу, что ни ордынцы, ни литовцы тогда не вступились в замятню, что вы с Ванькой на пару учудили. Богу спасибо, что я к стенам Твери, крови почти и не пролив, подступил. Нет на то злобы, – закашлявшись, ненадолго прервался князь, – тем паче что оно и без вас двоих к усобице шло. Не в тот год, так во следующий. Вон в Орду за ярлыками, кто шибче, да к хану ладному наперегонки людишек отправляли… И бояре в Тверь потекли, как тысяцкого упразднил. Должно было так выйти, да не иначе, – Дмитрий Иванович снова закашлялся, прервав свою тираду. – За все то – Бог тебе судья, но не я. – Некомат молча поклонился. – А вот сколько в стенах Твери народу поперемерло, покуда я осаду держал, так и не ведает никто, – сквозь кашель продолжал князь. – За то, Брех, и обида моя на тебя, – чтобы перевести дух, прервался муж.

– Справедлива обида, – негромко, но твердо отвечал тот. – И грех тот – мой. Не вижу, что ль, вовек его не отмолить; пред Господом с ним и предстать суждено.

– Ну так и прикажешь что с тобою делать-то, а? Голову долой, как дружку твоему? Или в поруб? Или, может, в Тверь? На площадь, да толпе на суд? Благо Михаил Александрович явится со дня на день.

– К нему допустишь, что ль?!

– Да он и сам увидать тебя возжелает. Только, – усмехнувшись, добавил он, – он меня похлеще будет. Ты ему большую обиду учинил.

– Прости, Дмитрий Иванович! – опустившись на колени, склонился сурожанин. – Как на духу тебе говорю: живот мой – в твоих руках. Как рассудишь, так тому и быть. Решай, что ль, слова поперек не скажу. Об одном прошу: как бы оно там ни вышло, позволь поперву, что ль, с Михаилом Александровичем свидеться.

– Своею же волею явился, – князь испытующе посмотрел на собеседника. – Волоком никто не тянул?

– Мож и не тянул, да, что ль, Николу по пути не встретил бы, мож, и смалодушничал да не пришел бы.

– Так, – неожиданно усмехнулся Донской, – все одно – сам.

– Выходит, что ль, сам. Прости за лихо за все то, что учудил.

– Бог простит, – тихо отвечал князь. – Рабам божьим прощать наказано. Грех ослушаться, – склонившись, купец молча кивал, а Дмитрий Иванович между тем продолжал: – У князя Тверского прощения испросишь. Как он решит, так и быть тому.

– Благодарю, князь! – не вставая с колен, купец припал к ногам Дмитрия.

– Бога благодари. А теперь – поди. Худо мне, – Некомат, молча поклонившись, удалился.

– Отваров, мож? – поспешил поинтересоваться Николай Сергеевич.

– Как ведал, что лихо идет, банок взять повелел. И отвары давай свои. Чую: на ногах быть мне должно.

– Ох, и горяч, – ухмыльнулся Николай Сергеевич. – Будешь на ногах вскорости, не майся.

– На тебя, Никола, только и уповаю.

– А Фрол как? Начали мы о нем, да не окончили.

– Фрол – себе на уме. – Князь надолго замолчал, наблюдая за приготовлениями пришельца: осмотр банок, ревизия содержимого мешка. Кликнув челядь, преподаватель принялся распоряжаться, одного отправив за водой, другого огонь в очаге разводить заставив. Тут уже, привыкший к каким-никаким, но удобствам, посетовал на отсутствие печи с трубой. Едкий сизый дым, выходя из обрубленного, словно вершина извергающегося вулкана, каменного очага, расползался по закопченным доскам потолка, чтобы там, поблукав, вырваться в небольшие окошки-бойницы у самой верхушки. – Феофан – тот строг был, – словно очнувшись, продолжал князь. – Иной раз и лют в вере своей. К другим – требователен, да сам же и пример собой показывал. Хоть и в доме жил, да все одно – схимник. И не на тебя он зуб точил, да против новшеств твоих да наук, что людин от Бога-то отвадят… Знаю, – усмехнулся князь, – Киприан поведал. Фрол, – чуть подумав, продолжил Дмитрий Иванович, – тот – другой.

– Слыхивал, Пустоглазым его кличут? – как бы невзначай вставил Булыцкий.

– Некомата, вон, Брехом звали… – задумчиво отозвался Донской. – Ты не других слушай, но как Сергий наставлял: сердце свое.

– Недобрый он, – чуть подумав, кивнул Николай Сергеевич. – С Феофаном Бог не свел; сказать не могу ничего. А с новым… – чуть подумав, пришелец лишь пожал плечами.

– День будет Божий, и пища появится, – рассудительно заметил Донской, тяжко переворачиваясь и подставляя спину.

Два дня провели, ставя на ноги Великого князя Московского: банки, отвары и – очередная диковина: плоды картошки, что на пир с собой прихватил Николай Сергеевич. Изначально, за успех ратуя, гостей поразить тем же жарким хотел. А она, мерзавка, в ином совсем ох как пригодилась! Заставил трудовик Дмитрия Ивановича над котелком парами подышать. Ох, как потом пробило правителя! Взмок аж! Раскрасневшийся, как после бани, выбрался тот из-под покрывал.

– Уморил, Никола! – тяжко выдохнул муж, без сил откидываясь на лавке.

– Ты, князь, под рогожу давай да тулупами укройся потеплее. И до утра самого ни-ни! Отлежись, да там, даст Бог, хворь и отступит. А лучше – вон, отведай! – достав из котелка две картофелины: себе и князю, преподаватель разломил их, давая остыть. Так, чтобы и не обжечься, и угощения отведать.

– Ох, и ягода твоя чудна, – задумчиво пробормотал князь, наблюдая за этими манипуляциями, – а говаривают, что дьявольская.

– Брехня! – процедил в ответ учитель.

– И то, что из могилы земляной ее достать, так и молодеть начинает, от старчества в отрочество скатываясь.

– То хранить не умеют! На свет ее нельзя. Иначе – позеленеет. Ты лучше отведай. – Взяв часть плода, он, подув, как есть, в кожуре, отправил ее в рот, жестом приглашая собеседника последовать его примеру. Взяв плод и недоверчиво покрутив перед глазами, Дмитрий Иванович осторожно откусил небольшой кусочек.